Сергей Примаченко - Спириты, или медиум поневоле

– Да, не тот нонче дом. Не тот, – дворник Савельич лениво заметал опавшую листву.

– Ты чего там забубнил? – к Савельичу подходил городовой Макаров, расправляя свои густые, черные усищи. – Вечно ворчишь, все не по нутру тебе. Савельич снял картуз и пригладил седые волосы.

– А, Лесандр Андреич. Да вот, говорю, шо, – дворник наклонился к городовому и уже шепотом продолжил: – При хозяйке то, Лидии Матвевны, упокой, господь, душу ее, никогда бы такого не случилось. Смотрела за ребятками в оба. За всем у нее, голубушки, пригляд был и покой.

– А сейчас что же? – городовой обвел взглядом дом Шевчевичей.

– Да вот шо, – Савельич еще ближе склонился к Макарову, – странные дела стали твориться. Чую – грянет беда.

– Типун тебе… – Макаров в сердцах отмахнулся от дворника. – Мелешь, что не попадь.

– Истый крест, Лесандр Андреич. Дочурка то их что-то недоброе творить начала. Мне Глафира рассказывала, соберутся с подруженьками, запрутся в комнате и черта вызывают. А намедни я и сам его видел. Да, – тут Савельич так закивал головой, что городовой отпрянул.

– Да что ты такое несешь? – Макаров засопел от возмущения. – В этой семье вольностей, аль непотребств каких никогда не допускали. Что при хозяйке, что сейчас. Макаров широко перекрестился.

– Завязывай, говорю тебе, с ядреной то, видеть всякое уж начал. А с Глафирой я еще поговорю, чтоб не болтала почем зря.

Городовой, заложив правую руку за ремень чинно прошествовал дальше по переулку. Савельич с досадой смотрел ему вслед:

– Тьфу ты, пройдоха. Э-хе-хех, – горестно протянул он и помел свою листву дальше.

Николай наблюдал за этой сценой из комнаты сестры. Ее окна как раз располагались над проулком.

– Мне сегодня опять мама приснилась.

Николай проводил взглядом дворника и лишь потом повернулся к сестре. Та стояла у зеркала и приводила в порядок прическу.

– Она, как будто рвалась ко мне. Но что-то ее не отпускало.

Николай не слушал сестру, он размышлял о доме. Об их уютном, когда-то, доме, в котором поселились холод и одиночество. Раньше здесь собиралось много народу. К отцу приходили его друзья, такие же азартные бродяги – археологи, захаживали маститые профессора. Если погода позволяла, то открывались двери на веранду, ведущую в сад. Маленькая гостиная, порой, всех не вмещала, но у мамы всегда находилось место. Здесь велись оживленные дискуссии, вспоминались веселые приключения, строились планы.

Теперь всего этого нет. Странное дело, казалось, общая беда должна была сплотить членов семьи. А вышло совсем наоборот. Каждый справлялся с потерей любимого человека как мог, и часто – в одиночестве. Павел Ильич загружал себя работой: посещал бесчисленные собрания всевозможных исторических обществ, пропадал в музеях, а приходя домой, запирался в кабинете и садился за какой-нибудь научный труд, доводя себя до полного изнеможения.

Николай после занятий в университете шатался с друзьями по улицам города и домой не торопился. Их шумная ватага допоздна засиживалась в каком-нибудь трактире, а после цеплялась к прохожим и задирала городовых. Бывало – еле уносили ноги. Но такой «разгуляй» претил его натуре. Николаю это быстро надоело, и он все чаще стал оставаться дома, с книгами. Он хотел пойти по стопам отца и грезил экспедициями.

А Даша? Даша с головой погрузилась в мистику, и удивительные тайны спиритов полностью захватили ее. Николай видел в этом что-то ненормальное, отец делал вид, что не замечает, а кухарка тетя Глаша считала бесовским наваждением и все чаще ворчала на Дашу, но жалела свою «бедную девочку», осеняя за спиной крестным знамением.

– Я думаю – она меня о чем-то предупреждает. Но я же такая дуреха – ничего не понимаю, – Даша приуныла.

Николай со вздохом прошелся по комнате. Посмотрел на книжную полку сестры: Кардек, Сведенборг, Аксаков – все эти имена ему ни о чем не говорили. Он взял из пачки номер журнала «Ребус», пролистал и с некоторой брезгливостью отложил в сторону.

Его вся эта мистика выводила из себя. Но он не мог перечить отцу, который, после смерти жены позволял своей дочери практически всё. «Если девочке так легче, то пусть занимается», – говаривал Павел Ильич и уходил в свой кабинет. Он даже позволил ей проводить в доме сеансы, выделив для этого пустующую комнату. – У вас с отцом одна проблема, – Даша посмотрела на брата.

– Какая же? – Николай и не думал скрывать свой сарказм.

– Вы оба не замечаете, что я выросла.

Николай фыркнул: «Выросла она».

– Интересно, как к этому относятся у тебя в гимназии? Если учителя узнают?

– Коля, сразу видно, что прошлое тебя интересует больше, чем сегодняшний день. Сейчас спиритизмом пол-Москвы занимается.

– Но твое увлечение больше походит на детские игры.

– Как и твои псевдораскопки, – парировала Даша.

– Ты не путай свое шарлатанство с.…с… То, чем я занимаюсь – это наука, – Николай чуть дар речи не потерял от сестриной наглости.

– Спиритизм, – продолжала Даша, – это тоже наука, но наука будущего. Исследование потустороннего и воздействие его на наш мир и на человека, в частности, заслуживает детальнейшего изучения. Я ищу ответы. Ведь не просто так мама приходит ко мне. Что-то должно быть за всем этим, – чуть помолчав, добавила она.

– Ты не там ищешь.

Николай никогда не повышал голос на сестру. Но здесь уже не смог сдержаться: – Пойми ты, наконец, и не мучай нас всех.

Он хотел добавить, что мамы больше нет и ее уже не вернуть, но сам испугался этих страшных слов. Николай заметил, что сестра внимательно следит за ним в зеркало и тут же вспыхнул: «Нет, ну это уж слишком. Она испытывает меня».

Николай вернулся в свою комнату и бросился на кровать. Воспоминания. Казалось, все случилось так недавно…и так быстро. В том, что происходило с Дашей, он винил только себя. Он был там, был свидетелем всего, что происходило…и ничего не сделал.

Но мог ли он помешать сестре? Хотел ли он этого? Что, скажите, плохого в том, что человек тоскует по умершей матери и ищет любой способ, чтобы уменьшить эту невыносимую боль утраты. Николай искал себе оправдание и не находил. Одни отговорки. А может он просто испугался? Проявил свою слабость, не желая брать на себя ответственность за сестру. Но, как-же другие? Те, кто постоянно находились с ней – ее неразлучные подружки. Неужели ничего не замечали? А может и нечего было замечать. Может он ошибается и для беспокойства нет никаких оснований?

Голова шла кругом. Николай забылся в тяжелом сне и память вернула его в те места, где все начиналось.

Ему приснились широкие луга, залитые солнцем. Река лениво катила свои воды среди березовых рощ. Старая липовая аллея, ведущая к усадьбе Орловских. Большой белый дом… Одинокая фигура в белом платье, промелькнувшая среди деревьев – все эти видения вихрем пронеслись в голове Николая, словно ворох мертвых листьев.