Павел Примаченко - Оглашенная

«Как вы меня достали, достоевские. Как вы мне все остоюбилеили, – разрывалась немым воплем Лена, зло, глядя на очередного покупателя. – Ох, дура, ведь не хотела, а согласилась. Мать стала канючить: «Ты ведь уже взрослая, одеться надо, обносилась вся. Место хорошее, по знакомству, я договорилась». Она права. Деньги нужны. Иной раз на улицу выйти не в чем. Хожу, как Золушка, старье донашиваю. А везде столько красивых вещей и вкусной еды. Зато в карманах – дырки. Но на работу все равно не рвалась. До восемнадцати всего полтора месяца осталось. Отец твердо обещал: «Будешь стюардессой. Запомни, Аленка, Моховы не горят, не тонут и мягко приземляются». Последнее время часто созванивались. Он выпьет, затоскует: «Доченька, приехала бы, проведала». Если бы он хоть один жил. А то из Внуково до Савеловского добираться, чтобы Нюрку, Нюфару, как отец ее кличет, слушать. Не хочу. Начнет скулить: «Рыбонька наша золотая, птичка сизокрылая». Тьфу, родственница нашлась. Алкашка сопливая. За маму обидно и больно.

Работенка по знакомству оказалась еще та! За двенадцать часов ни разу не присядешь. Зато «хлебная». Покупатели, как конвейер. Никакими ценами не испугаешь. И откуда у людей столько денег? Хозяин – Онар Махмутдинович, а за глаза Анал Мудакхерович, не нарадуется: «Это наш Лен такой хороший, такой красивый. Всех покупателей притянул». И улыбается жирной рожей. А сам, козел поганый, то «случайно» по заднице проведет, то за руку возьмет – «инструктирует». Мадам Брошкина извелась вся от зависти. Раньше он ей «инструктаж» давал, а теперь на меня переключился. Дура, баба. Я ей тысячу раз повторяла: «До сентября здесь, до сентября, а потом в стюардессы». А она: «Напрасно ты, Леночка, таким местом не дорожишь. Думаешь, стюардессой очень сладко работать? Это на рекламах они все улыбаются». И начнет тырындеть про здоровье и условия, вроде Мишани. Слушать тошно. Что, она, наседка, понимает? Ведь стюардесса, бортпроводница – это такое… нет слов сказать! С детства мечтала. Как увидела их в голубых костюмчиках, пилоточках и ярких шарфиках. Одна к одной, легкие, высокие, стройные, будто на конкурсе красоты. Любой корону давай. «Небесные феи» – не подступись. Плывут между кресел – пассажиры глаз оторвать не могут, а они – ноль внимания. С тех пор и себя такой представляла. Глаза, губы, волосы, брови – как на картинке. И, как птица, летишь, летишь. А впереди – страны, океаны, континенты.

В отряд попаду, сниму квартиру. С мамой ни одного дня не останусь. Заколебала, утомила. И всех побоку. Мишаню, Дениску. Надоели, устарели. Один нудит, учит. Другой, как бабка старая, причитает: «Хелен, Хелен, надо думайт, потом делайт». И чего я с ними связалась? С Мишаней сначала интересно было. На коньках, на лыжах. Да и встречались редко. Он с неба не спускался. А потом, как обычно, в постель. С Дениской любопытство дурацкое заело. Думаю, как негры трахаются? И вообще, как у них эти дела выглядят? Оказалось, ничего особенного, разве что «прибор» и ладошки – розовые. Девчонки в порту все пытали, кто лучше наш или негр? Мне без разницы, лишь бы отвязались. Еще подружки говорили – кайф от «этого» ловят. Не знаю, как женщины, но мужики, по-моему, представление устраивают. Один стонет, другой охает, воет. Смех берет. Я кайф ловлю только на лыжах или коньках, на дискотеке или в кафе-мороженое. Вот улечу, а там пусть разбираются».

Злость на покупателей не проходила, но настроение оставалось прекрасным. Отец не обманул, помог. Завтра медкомиссия.

В дверь постучали.

«Валька из кафе ломится, – подумала Лена. – Перекурить и посплетничать. Ладно, пусть заходит».

– Привет, подруга, чего счастливая? – Валентина достала нарезку красной рыбы, две бутылки пива. Одну откупорила о прилавок и забулькала из горлышка.

– Последний день. Смену сдаю. Завтра медкомиссия и до свидания!

– Далеко собралась?

– В отряд стюардесс, папаша устроил.

Валентина понимающе кивнула и снова приложилась к бутылке.

– Рыбкой угости, – глядя на розовую, маслянистую мякоть, у Лены неожиданно потекли слюнки.

– Бери, чего спрашиваешь. А я еще выпью. Пивком только и лечусь. Вчера хорошо посидели. Сегодня приболела малость. Здоровье поправляю.

– У меня здоровья, – Лена рассмеялась и огляделась, с чем бы сравнить? – Кажется, двину кулаком в стену – насквозь пробью. А уж если подпрыгну, так выше дома взлечу.

– Это хорошо, когда сил много, – осоловело произнесла Валентина. – Глазки у нее помутнели. Закурив, она болезненно закашлялась.

– Валь, дыми на улице. – От запаха табака Лену слегка замутило.

– Чего, не в жилу? Может, подхватила?

– Кого подхватила? Цветы табаком пропахнут. Мудакхерович ругаться будет.

– Подхватила, пузо дело такое. Вот я, как футбол проглочу, сразу от курева блевать тянет. Не бзди, девка, если ты беременна, знай, что это временно. Если не беременна – это тоже временно. Будь, покедова.

– Идиотка, полоумная, – в сердцах крикнула ей вслед Мохова. Отнесла пустые бутылки в урну.

Появилась сальная рожа. На толстом, красном, как сарделька, пальце, тонул перстень с камнем.

– Девушка, посоветуйте, какими цветами встречать любимую женщину?

– Все перед вами. Не видите? Очки наденьте. – Она брезгливо повернулась спиной, нагнулась, делая вид, что перебирает пакеты с цветами.

– Какой прелестный апельсинчик! Так бы и отшлепал. Бутончик, не иначе.

– Ну, козел, – Лена резко выпрямилась. «Спряталась» в глубине палатки, зажмурилась и увидела себя в салоне самолета – сильной, красивой, свободной.

Утром Лена вскочила раньше матери. Не лежалось. Пришла «чуть свет» к поликлинике. Небо чистое, голубое. Солнышко освещает стены и окна. С нетерпением поглядывала на двери лаборатории, ждала, когда откроют.

«Медкомиссия – ерундовое дело. Бояться нечего. Вижу, слышу, дышу, аппетит в норме». – Думала она, прогуливаясь по пустынной дорожке между старых яблонь.

Немного переживала, что в кармане прольется бутылочка с мочой.

Мимо спешили врачи. Пробежала молодая женщина.

«Соседка, Нина Сергеевна, – ухо, горло, нос. Если к ней попаду, никаких проблем. Хотя, какие у меня могут быть проблемы?» – В который раз успокаивала себя Лена.

Вспомнила, как позвонил отец: «Дочка, все схвачено. Иди не межуйся. Сразу говори – Мохова Елена Федоровна. И запомни – Моховы не горят, не тонут и мягко приземляются. Когда папку навестишь?». Голос довольный.

«Он, наверно, не ожидал, что старые знакомые не забудут, помогут. Вот сдам анализы, заполню бумажки, куплю торт, бутылку коньяка, букет цветов Нюфаре и поеду на Савеловский. Загулялась, замечталась, а народ уже в лабораторию ломится».