Вячеслав Агапов - Трещины

Я схватил мужика за волосы и, что есть силы, приложил лицом о баранку. С гадким хрустом, перебиваемым отвратительной музыкой, сломались кости, кровь хлынула водопадом, мужик всхрапнул, отчаянно засучил ногами, пытаясь попасть по тормозу – машину, потерявшую управление, юзом понесло к обочине. По аккомпанемент надрывного визга тормозов лексус с грохотом врезался в основание рекламного щита. Передняя часть кузова разом смялась в нелицеприятного вида гармошку, металлическая конструкция застонала, точно живая. С шумным хлопком сработали подушки безопасности, уберегая водителя от перелома грудной клетки. Мужик потерял сознание от резкого удара и тихо сопел без движения, заливая всё кровью.

Ну и ладно. Есть у меня в запасе и другие способы. Я пристегнул водителя ремнём безопасности, затянул его до скрипа, а затем сломал механизм, лишая того возможности освободиться самостоятельно

Я обошёл машину кругом и провел пальцем по замку водительской двери, тот потемнел и разом покрылся медно-коричневым налётом. С хрустом повернулся флажок замка, намертво блокируя двери. Теперь топливный бак. Пара движений – и по блестящему черному кузову на землю бежит веселая струйка с острым запахом бензина. Можно бы и дождаться, пока этот лихой гонщик придёт в себя, в панике будет метаться, пытаясь освободиться из стального гроба. Или можно подогреть интерес…

Машина занялась огнём, точно гора хвороста, будто один большой бенгальский огонь, разогнала ночь, упавшую коршуном на город. На стене ближайшего дома заплясали причудливые тени, а мгновением позже из салона лексуса донёсся жуткий вопль, от которого кровь стыла в жилах. Запертый в огненной клетке человек орал десятками голосов, барабанил по стеклам, вертелся, точно змея, пришпиленная к земле. Удар, удар, ещё один! – лопнуло раскалённое боковое стекло, сжимая окровавленными пальцами осколок, мужик резал заклинивший ремень безопасности.

До меня донёсся ни с чем не сравнимый запах горелой плоти. Это самый отвратительный, самый тошнотворный аромат, который вы только можете унюхать – к горлу подкатил ком, желудок вздрогнул и пугающе заворчал. В густом, чёрном, как сама ночь, дыму неистово верещал горящий человек, отчаянно борющийся за свою жизнь. Сколько же воли, сколько желания порой скрывается в таких мелочных, гадких душонках…

Я стоял и боролся с рвотными позывами, наблюдал, как эта скотина умирает, пожалуй, самой мучительной смертью, какую только можно представить. И, страшно помыслить, я был чертовски горд собой. Этакий народный мститель, поборник, мать её, справедливости…

Крики затихли. Потерял сознания от шока или же наглотался угарного газа, да и отдал концы? Какая тебе разница – дело сделано, ничего не…

С оглушительным звоном лопнули стёкла автомобиля. Что-то чёрное, гуще, чем дым от горящей покрышки, рванулось прочь, разбилось на несколько потоков, понеслось в разные стороны по улице, опрокидывая урны и взметая мусор. Заголосили сигнализации у десятка автомобилей, припаркованных неподалёку, воздух странным образом сгустился, наполнился жутким шёпотом, кряхтением и пугающим смехом. Этот дым разрастался, словно вбирая в себя все краски и звуки окрестностей, потоки его носились туда-сюда, обламывая ветви деревьев, разбивая стёкла и витрины. Заискрила линия электропередач, фонари взрывались, точно воздушные шары. Начала подрагивать земля, асфальт враз покрылся сетью глубоких трещин.

Всё это светопреставление заняло едва ли несколько секунд, а затем чёрный дым растворился в воздухе и, точно по мановению волшебной палочки, воцарилась гнетущая тишина. Казалось, произошло что-то непоправимое, ужасное, чего нельзя было допустить никакой ценой… И виноват во всём был один я.

В каком-то потерянном, полусознательном состоянии я отвернулся от этого ужасающего зрелища и зашагал прочь, всё быстрей и быстрей, точно стараясь убежать от страшных последствий моего поступка. Хотелось мчаться с такой скоростью, чтобы оставить далеко позади даже память об этом. Грудь точно сдавили мощные, обжигающе холодные тиски, и я ловил воздух судорожными глотками, как задержавшийся на глубине ныряльщик с пустыми баллонами в акваланге. Я даже не пытался найти подходящую тень, просто шёл куда-то в опустившуюся тьму, шаг за шагом удаляясь от малейших сполохов пламени, людских криков и того страшного, шепчущего, разливающегося по земле…

Мне было плохо. Плохо в самом противном, гадком и незавидном смысле этого слова. Я не мог совладать с руками, найти им место, унять лихорадочную дрожь. И всё хотелось вытереться, стряхнуть и очистить себя от чего-то мерзкого, неприятного, словно меня окунули во что-то грязное, зловонное, отвратительное, а оно прилипло к коже и медленно разъедает её, как вонючая и коптящая ядовитым дымом, лезущим в нос и глаза, кислота… Хоть падай на землю и катайся, яростно трись о каменную мостовую, тщетно пытаясь отчиститься от этой пакости, стёсывая кожу и плоть, в ярких болевых сполохах чувствуя, что ты всё-таки жив, и всё это наяву.

В голове стояла какая-то совершеннейшая сумятица, мысли путались, беспорядочно переползая с места на место. Не какие-то «Что же теперь делать» и «Как всё исправить»? Когда жизнь ставит тебя к стенке и лязгает проржавленным затвором, на ум лезут совершенно неподходящие, лишние в такой ситуации раздумья, вроде «выключил ли я утюг» и «а что будет, если положить в микроволновку мыло» или «как мне было хорошо с человеком, и до чего глупо я всё это просрал». А то и вовсе, мусолишь тот момент, когда ты был по-настоящему счастлив и терзаешь себя мечтой снова вернуться в то место и то время

До офиса я добирался на автопилоте, бездумно, не отдавая себе отчёт, при этом чуть не ввязался в драку с компанией подвыпивших подростков, расшумевшихся в полупустом автобусе. Помню, пару раз «стрельнул» сигарету у случайных прохожих – и все неизменно оказывались некурящими/бросившими/«самим бы у кого стрельнуть». Переходя дорогу, я и вовсе чуть не попал под машину – водитель чуть не надорвал клаксон, но я, занятый своими мыслями, как-то не обратил внимания.

Вот и наш региональный офис – памятник конструктивизма тридцатых годов, громадное здание причудливой формы о двадцати пяти этажах, сплошь усеянное балкончиками и сплит-системами, обозначенное выцветшими и сильно пострадавшими от времени буквами, составляющими непонятные слова ГАУ «ЦКОТМ». Язык сломаешь, пока научишься выговаривать это «Государственное автономное учреждение «Центр Контроля за Осуществлением Танатологических Мероприятий».

На входе я запнулся о турникет, начисто позабыв о необходимости предъявить пропуск. С поспешностью, будто за мной гналась стая бешеных собак или, того похуже, свора коммивояжеров/консультантов по торговле на бирже, я принялся рыться в карманах, заглянул даже в сумку, где я отродясь не носил ничего кроме рабочего инвентаря, переворошил содержимое…