Лариса Миронова - Восьмая нота

Он был крайне удивлён, когда услышал, как громко там звучала музыка, которая показалась ему примитивной. «Да уж, это тебе не классика!» – думал он, поцеживая виски. Пытаясь высидеть в накуренном, шумном помещении как можно дольше ради своего товарища, он уже не мог слышать грубые голоса певцов, которые пытались перекричать всю банду музыкантов, чтобы быть услышанными. Люди же с удовольствием выходили на сцену танцевать, делая подчас неуклюжие, причудливые движения. Некоторые женщины в разгаре веселья взгромождались в своих вечерних нарядах на столы, роняя стаканы, и танцевали цифтетели, и тогда весь стол ходил ходуном в заданном ритме. Им хлопали и подбадривали всякими выкриками «Давай, красавица! Звезда! Ай да!» – и те старались ещё больше. Яркие круги прожекторов гуляли по всему ресторану, и их свет ободрял и ослеплял веселившуюся публику. По традиции бузуки танцующих на столах осыпали бутонами гвоздик, которые ловко подсовывались на подносах привлекательными, всегда улыбающимися девушками. Каждый такой танец обходился мужской половине компании солидной суммой, выброшенной на ветер в виде оборванных цветов не первой свежести. Это не могло не шокировать утончённого Дорэмиса. Он с выпученными глазами наблюдал за происходящим. Только лишь в конце программы, к пяти утра, вышел один из певцов и начал петь старые греческие песни, которые нравились Дорэмису. Музыка уже не грохотала, прожектора не слепили глаза, и голос исполнителя стал более мелодичным и спокойным. Только это ему и доставило хоть какое-то удовольствие. Он дождался коллегу, они вместе вышли, и Дорэмис наконец-то вдохнул свежий воздух. Леонид стал ему что-то оживлённо рассказывать, но Дорэмис с заложенными ушами его почти не слышал. У него шумело в голове, и страшно хотелось лечь. Просто лечь и закрыть глаза.

– Слушай, Леонид! По-моему, я оглох! – сказал неестественно громко озадаченный Дорэмис, на что его товарищ стал громко хохотать.

– Дружище! Пройдёт! Это с непривычки, – крикнул тот громко и похлопал Дорэмиса по плечу. Потом, посмотрев на перепуганного музыканта, стал смеяться ещё громче. – Я вижу, ты не в восторге! Я подозревал, что тебе не понравится! Бузуки, дружище, или нравится, или не нравится. Точно одно – оно не оставит никого равнодушным! – громко парировал Леонид, обращаясь к своему оглохшему другу.

Молодой пианист стоял в метро и вспоминал этот первый и единственный поход в бузуки. Тогда ему показалось, что он отработал смену на заводе, дыша угарным газом. На следующий день после своего похода в бузуки он проснулся уже за полдень, а потом думал о том, как всё это Леонид выдерживает? Он бы на его месте, наверное, не смог.

Он зашёл в вагон прибывшего поезда, таща за собой поглотившие его мысли. «Хорошо, – рассуждал он, – если я всё-таки соглашусь на предложение Леонида, то моё место будет там, в ночном бузуки с оглушительной музыкой, с веселящимися покрасневшими мордами, играющего примитив всю ночь! Гастроли… Хм! Выступление по бузуки в разных провинциальных городах? Отличные гастроли! – при этих мыслях рот музыканта искривился в ироничную улыбку. – А мне эта их солистка Анна совсем не понравилась ни как певица, ни как женщина. Чего её крутят по радио то и дело? Не понимаю».

Анну молодой музыкант увидел в первый раз тогда, в бузуки. Она была очень яркая. Блондинка с красными губами, которые как-то пошло открывались, крутила бёдрами в такт музыке, посматривая сквозь густо накрашенные ресницы на публику. Было понятно, что певица посетителям явно нравилась. Мужчины смотрели на неё с похотью, а женщины – с восторгом и завистью. Анна была хорошо сложена. Её платье в обтяжку так сверкало, что притягивало взгляды, несмотря на свою вульгарность. Дорэмис, мягко говоря, не любил таких дам. И вот теперь он едет, и вспоминает её, и, по всей видимости, будет с ней работать!

Зная Леонида, Дорэмис чувствовал, что тот способен его уговорить. Да он кого хочешь уговорит! А его-то в его безденежном положении – и подавно! По правде сказать, молодой музыкант где-то в глубине души был даже рад предложению. Его воспоминания о прошлогоднем посещении бузуки, пусть и не очень приятные, успели немного выцвесть и потеряли всю яркость ощущений. К тому же ему, как творческому человеку, хотелось перемен. Пусть даже таких!

Леонид встретил своего товарища с распростёртыми объятиями и, конечно, уговорил его попробовать себя в ночной жизни. Когда закончилась их беседа, приятели решили прогуляться по ночному осеннему городу. Они вышли на центральную улицу самого знаменитого исторического района Афин, который был им знаком с детства. Здесь они выросли, сюда приходили на первые свидания и встречались с друзьями. На чёрном осеннем небе уже появилась луна, казавшаяся бледной на фоне освещённого жёлтым светом Акрополя с его величавыми колоннами древних храмов, стоявших на возвышенности. Казалось, античность молчаливо сопровождала двух музыкантов и слушала их беседу. Они шли по вымытой дождём улице, и мокрые огни редких автомобилей бросали скользящие блики на их возбуждённые лица.

– Дружище! Вот увидишь, всё будет супер! В общем, так: насчёт денег я договорюсь, но сперва ты должен будешь что-нибудь сыграть. Ну… чтобы поняли, на что ты способен. Короче, завтра вечером приходи на репетицию.

– А что им сыграть? – спросил растерянно Дорэмис.

– Ну, что-нибудь современное! Не Листа же! Ха-ха!

– Я не знаю ничего современного. Верней, я не пробовал играть всю эту… ну… хиты сегодняшнего дня.

– М-м-м, да… Давай ты сыграешь какую-нибудь её песню! Ей понравится! – жестикулируя, предложил Леонид. Он щёлкнул пальцами, и его коренастое тело как будто даже выпрямилось и стало выше.

– Да, да! Вот эту вот последнюю её песню! Как её там? В общем, найдёшь в ютьюбе!

– Что?! Это ту песню, которую крутят по радио? Ну не-е-ет! Да там же играть нечего! Три ноты…

– Ну! Так тем более! Три ноты – и учить ничего не надо. Тебе же лучше! – Леонид, смеясь, потрепал плечо своего ошарашенного друга.

– Понятно. Это всё, что от меня требуется?

– Собственно… да… Песня простая, но сыграй её с душой… – Леонид наигранно поднял голову к небу, вытягивая подбородок, и поднял руку, как дирижёр, ладонью вверх.

Дорэмис рассмеялся.

– Ладно, ладно! С душой – так с душой.

На следующий день молодой пианист прибыл на репетицию по назначенному адресу. Он стоял перед непонятным бетонным зданием без окон, обклеенным афишами и покрашенным в чёрный цвет. Вокруг входа, как гирлянды, были вмонтированы лампочки. «Видимо, вечером это всё выглядит намного привлекательней», – сделал заключение Дорэмис и вошёл в бузуки. Зал был заставлен столиками с поднятыми стульями. На полу по всему помещению лежало затоптанное бордовое ковровое покрытие. Уборщица пылесосила, пытаясь вычистить старое тяжёлое сукно. Стены тоже были обиты бордовой тканью, которая пропахла никотином и пылью. По центру в глубине он увидел сцену, на которой сидели музыканты, и Леонид что-то им объяснял, как всегда активно жестикулируя. За одним из столиков перед самой сценой располагались, как он понял, остальные участники музыкальной программы. Все были одеты в удобные вещи, начиная с джинсов и растянутых свитеров и заканчивая трениками и объёмными толстовками. Дорэмис почему-то думал, что увидит более чопорное отношение к внешнему виду, а тут – обычные атрибуты повседневности. В этом странном для Дорэмиса помещении чувствовалась рабочая обстановка. Музыкант подошёл к столику и со всеми поздоровался. Ему приветливо ответили и сразу же усадили за столик. Никто ни о чём его не спрашивал, но несколько любопытных беглых взглядов он всё-таки поймал. Дорэмис заказал кофе и стал украдкой рассматривать незнакомую компанию, сидящую за столом. Там были две привлекательные девушки, по всей видимости певицы, и двое мужчин – солистов программы. Никто не разговаривал, все слушали Леонида. У присутствующих он заметил одну особенность – все они были с тёмными кругами под глазами и уставшими лицами. «Конечно, не спать каждую ночь! Какой уж тут свежак!» – думал молодой музыкант, и ему стало грустно от сознания того, что эта работа оставляет вот такой непривлекательный след. Вдруг Леонид повернулся лицом к столику и увидел его.

Читать дальше