Валентина Вануйто - Из плена тьмы. Если ты долго смотришь в бездну, то тьма поглощает тебя

– Что вы хотите от меня? – мои слезы как алмазы сверкали на бледном свету.

– Чтобы ты освободилась от своей боли. Рассталась со своей ненавистью и страхом. Ты же обрекаешь себя на вечные скитания в поисках истины! Твой путь еще долгий, – после этих слов, мое сердце судорожно забилось, – ты должна идти вперед.

– Только от тебя зависит исход этой битвы. Битвы сама собой. Хочешь тьму – получишь.

– Не нужна мне тьма, я просто хочу домой.

– Заладила. Как вы все предсказуемы, – протянула одна из масок, пародируя меня. – Радуйтесь, что вы пришли сюда. Здесь очень весело.

– Вокруг тебя урок. Твой каждый шаг – экзамен. Ты даже не будешь подозревать, когда будет происходить на твоем пути что-то важное. Но, ты должна будешь пройти, чтобы не умереть и вернуться. Это своего рода игра. Ты же любишь играть? Я знаю, что любишь.

– Люблю играть, и что? Там я руковожу героем и могу возродить его, если он погиб.

– Верно, верно! Но, если здесь сделаешь ошибки, тебе не дадут больше шанса.

– Поэтому я не хочу играть в ваши игры.

– Придется. Как дитя! Игра эта вовсе не безнадежна. Она очень интересна. Выиграв, ты можешь спокойно вернуться на землю. Играй осознанно. Делай выводы, думай.

Мои мысли метались, лихорадочно водя хороводы. Они выстраивались в каком-то абсолютном беспорядке, не давая мне обдумать план действий. Неужели придется стоять здесь в темноте и смотреть на эти зловещие маски, особенно на маску смерти? По коже побежали мурашки. Раздался шорох. Я затаила дыхание, голос охрип от страха, сердце стучало так, что звенело в ушах. Чем чернее был круг воспоминаний, тем чище и светлее стала проглядывать моя ясная душа. Голос раскаяния и страстного желания совершенства и был главным новым душевным ощущением в период моего духовного развития.

– Ладно, я согласна пройти этот путь играя. К чему пустая болтовня?

– Вот и ладненько, договорились. Тьма не ведает злобы, не ведает доброты: это абсолютное спокойствие снимет с тебя путы

Раскаяние, конечно, снимает часть тяжести с души, но полностью очиститься можно лишь поступками, изменив свой образ жизни. Шипучая энергия злобы покинула меня, выметенная резкими порывами усилившегося ветра. Ярость, клокотавшая как лава, и ненависть прошли, уступив место детской обиде и разочарованию, а еще – усталости. Я присела, чтобы подумать над тем, в какую сторону идти. Через какое-то время решилась все же идти вперед, пока не выйду на более прочную дорогу. Да и знала, мне не вернуться назад, пока не пройду весь этот путь. Я двинулась вперед, покидая негостеприимную ледяную пустыню.

– Дорога, дорога, ты видела много, – подбадривала я себя. – И помнишь, как годы летят. Дела боевые, походы былые твоих краснозвездных орлят.

Перешагнув невидимый рубеж, я оказалась на поляне, где увидела останки какой-то древней церкви. Каменные стены церкви были во многих местах проломлены – словно бы, пробиты исполинским молотом. Косяки дверей были вырванными, окна – выбиты, стена фасада и перекрытия – разворочены. Выбитые окна были похожи на слепые глаза. На крышу поднималась извивающаяся лестница. На полу валялись сломанные подсвечники и другая церковная утварь. Над царскими вратами алтаря и на колоннах угадывались следы когда-то прекрасных росписей. Если хорошо присмотреться, можно было разглядеть росписи икон, хотя краска почти вся отвалилась. Красная кирпичная кладка издали была похожа на кровавые раны. Казалось, скоро безжалостное время не оставит здесь и следа.

Когда я подошла к руинам, то мое тело стало обволакиваться какой-то энергетической гадостью, гнилью. Постоянно движущаяся по телу энергия остановилась, перекрытая плотным негативом, заметно оказывающим влияние на ауру. Внутри появилось чувство угнетения, физическое ощущение резкого и сильного упадка сил. Все это произошло в первые же секунды, когда я вошла внутрь церкви. Где-то в глубине развалин глухо стонал ветер, слышался шепот, вздохи, урчание. Я почувствовала, как позади что-то происходит, но поворачиваться не было никакого желания.

Вокруг церкви ходил призрак священника, плакал и просил у кого-то прощения. Глаза его были впавшие, волосы – немытые и нечесаные, взгляд – затравленный и дикий. Его фигура словно плыла над обломками. А сквозь нее тускло просвечивали остовы здания. Рядом со священником крутились больные, слепые, хромые, убогие, нищие, пьяные. Они мелькали перед ним, исчезали и вновь появлялись бесконечной вереницей, иногда сливались в одну беспредельную, гнойную, смердящую язву. Они стонали, рыдали, безумно смеялись.

– Молитесь, молитесь! Становитесь на колени! – кричал над ними сердитый священник. – Отмаливайте свои грехи! Грешники!

Под монотонный его голос многие призраки крестились и отбивали земные поклоны. Кто-то просил прощения у Бога, кто-то ныл, некоторые плакали, молили о чем-то, кто-то каялся, а кто-то пьяно гоготал. Я медленно двинулась по аллее между рядами крестов и могильных плит с возвышающимися над ними кое-где фигурами скорбящих ангелов.

Ближе к крестам подходить у меня желания не возникало. Со всех сторон наплывали тени. А если затаить дыхание и стоять без движения долго-долго, то можно было не только почувствовать их присутствие, но и услышать, как они скулят и стонут в темных щелях стен храма, шепчутся возле могил, задевая кресты. В моей голове шептало множество голосов, напоминавших шелест сухих опавших листьев. Слова, раздававшиеся в мозгу, не принадлежали ни одному человеческому языку. Им не требовался переводчик, чтобы понять, о чем они говорят.