Акатава Ибис - Морг. Практика

Варя и Вера, были молчуньями и готами. Всегда распущенные черные волосы, черные штаны, кофты, лак, макияж, никогда ни одного яркого пятна или хотя бы проблеска цвета, в этом царстве ночи. Учились сестры хорошо, одна были чуть выше другой и у Веры были длинные вьющиеся волосы, а у Вари короткие и прямые, хотя они и были близняшками.

Поэтому самой яркой и живой из всех была Ксюша: маленькая, да удаленькая. Коляну было тяжело среди этого заумного и умирающего царства, где одни готы, другие зануды, а третьи тявкают и всё не по делу. С его небольшим умом и горой мускулов, ему было тяжко и душно в этом окружение.

Алиса, не терпела Ксюшу, хотя это и так понятно, и дело было не в её кокетстве или безмозглости, а в том, что ей (Алисе) приходилось много и упорно работать помимо того, что она училась. Оплачивать обучение и на что-то жить вот что ещё тревожило почти постоянно девушку, от того и она и была тощей и язвительной. Груди, попы нет, только большие красивые глаза, карие с золотом. Волосы она давно подстригла, и ходило с каре, правда вьющимся каре. В то время как у Ксю всё было, были деньги, было время отдыхать, у Алисы этого времени не было.

С трудом она переваривала и Коляна, по той же причине, она в сердцах называла их «Припяздень и припездня», хотя сама не особо знала, что это значит, но у нее это ассоциировалось с ленью и пофигизмом к жизни.

Челкашова она воспринимала спокойно, но её раздражало, что он вечно опаздывает и всегда какой-то лохматый, но в целом он ей даже нравился.

Но, особенно она «любила» сестер, от них вообще хлопот не было никогда: всегда молчат, говорят только по делу и никогда не опаздывают. Алиса даже могла смириться с этим диким макияжем: когда глазища черные на пол лица и губы черные или темно – фиолетовые, а сами щеки и лоб белы, как простыня.

Девушки не нужно, что б её там любили или не любили, она добросовестно делала свою работу как бригадир, и училась как студентка, может Ксю и была права, что она зануда, но это занудство было объяснимо, ибо Алиса, была дотошной и во всём любила ясность.

– Федор Егорович, а вы что тут делаете? – Входя в комнату, спросил Александр.

– О, Александр Борисович, – добродушно отвечал первый, – на вас, студенты жалуются.

– Да? – Удивленно приподняв только бровь сказал Александр.

– Говорят, что вы их не учите ничему и холодны как лёд. – Подшучивал Фёдор Егорович.

– Федор Егорович, не желаете ли взять бедных студентов под вашу опеку? – Тут же сказал Саша.

– Нет, голубчик, ты у нас лучший из лучших вот, тебе и учить подрастающее поколение. – Отвечал Федор и под конец сделал, то, что никто не ожидал.

– Буга-га. – Добавил он и вышел из секционной.

– А мне нравиться этот чел. – Сказал вслух Колян.

– Не «чел», а Фёдор Егорович. – Поправил студента Александр. – Можете идти. – Добавил он и, развернувшись тоже вышел из секционной. Серое утро сменилось таким же серым днём, облака белые и кучевые, облепили весь горизонт и сплошными бело-серыми подушками давили с неба на землю, придавливая и придавая настроению и окружающим предметам серость и безжизненность.

Выйдя из здания морга, студенты в рассыпную пошли кто куда. Колян уже спешил на триеровку или просто к друзьям таким же балбесам и качкам, Ксю звонила кому-то по мобильнику и лилейным голом с кем-то вела беседу. Сестры как всегда незаметно скрылись из поля зрения: тихо и быстро, набросив капюшоны на головы, а Челкашов стоял и считая ворон, образно говоря, думал над чем-то своим.

Алиса быстрым шагом вышла с территории больницы и поехала сразу на работу. Она устроилась официанткой, так сказать в кофе и по совместительству поломойкой. Хоть она и была местной и коренной Москвичкой, но ситуация в её семье не позволила ей жить в семье. Всё началось с того, что мать была против того, что б она становилась патологоанатом.

Девушка прекрасно рисовала и людей и пейзажи, да вообще всё что возможно, мать узрела талант дочери ещё в детстве отправила её в художественную школу, не жалела денег. Все пророчили будущее Алисе великой художницы и бла-бла-бла, но…

Перейдя в подростковый период и к моменту, когда надо задумываться о будущем и профессии, девушка заявила, что не хочет рисовать, а хочет идти учиться на медика. Это конечно мать не убило, расстроило, но не убило. А на вопрос «На кого?» Алиса так и сказала. Терпение или нервы матери не выдержали, и она долго и громко ругала дочь, неизвестно за что. Может это была обида, на то, что она столько сил и денег потратила на девушку, а та не хочет стать тем, кем ей пророчили все: учителя, она, другие ребята из художественной школы, которые завидовали ей, но не все, некоторых тоже насильно туда привели учиться и приобщаться к высокому….

К слову говоря, отца Алиса своего не знала, он ушёл от её матери, когда девочки было 3 года или около того, и больше они его не видели. Наверно, тогда и всё и началось, увидев талант в Алисе, женщина надеялась потом, возместить все расходы на её таланте.

Алиса была всегда упрямицей и с характером, позже она стала еще и язвительной и вредной в каких-то моментах и вещах.

Алису долго и упорно переубеждали, угрожали, запугивали, лишали сладостей и прочего, что можно ещё придумать. Всё это было глупо и смешно, если б не было так грустно и реально. И вот тот день настал, когда девушка окончила школу и подала документы в мед .институт. И когда она в него не поступила, у девушки началась истерика, прям там, в холе института.

Алиса ненавидела эту художественную школу, куда мать столько вложила денег. – «Лучше б копила их. А не тратила на эту х..ню!» – Мысленно ругалась девушка. Истерику девушки увидела педагог этого института и, приведя Алису к себе в аудиторию и напоив чаем, поговорила с ней. Алиса была благодарна этой женщине за поддержку и за то, что её хоть кто-то выслушал.

Поблагодарив женщину, Алиса хотела уйти и покориться уже воле судьбы, так как её с руками и ногами взяло бы без экзаменов институт Сурикова и угробить ещё несколько лет жизни, на бессмысленные малеванья по бумаги.

Нет, Алиса любила рисовать, но не то, что ей говорили: все эти пейзажи у нее сидели в печенке, натюрморты оно вообще не понимал их смысла, кубические формы и всякие шедевры импрессионизма, она воспринимала как бред сумасшедшего, божественные мотивы и портреты без эмоциональных людей, она так же не понимала.

Но, девушка рисовала всё это, дома всё было завалено этим добром, от которого не куда было, деться, за то мать была счастлива и всем кому надо кому не надо хвастала её картинами. Самой же Алисе ни одна картина не нравилась, её настоящие картины, которые она нарисовала от души, хранились в тайничке. Ели бы их кто – либо увидел, то неизвестно, как бы их истолковал бы…