Н. Ланг - Канун Рождества

***

Оди обдало жаром от печи, расположенной в углу. Женщина на мгновение открыла глаза, обвела растерянным взглядом незнакомую комнату и вновь погрузилась в беспамятство.

– Похоже, у неё переохлаждение.

– Ещё бы в такую ночь. Но как она тут очутилась? – спросил Лёшка, только вернувшийся в дом.

– Пути Господни неисповедимы. Она здесь, значит, мы должны помочь ей.

Настоятель снял с Одиллии куртку, перепачканную кровью, и отдал алтарнику. Лёша понёс её в прихожую и аккуратно положил на скамейку. Он подумал, что эта вещь может стать уликой. Испытывая необъяснимое волнение, подросток вернулся в комнату.

– Я не вижу никаких ран, – сказал иерей, осторожно снимая промокшие ботинки и носки.

Одиллия дрожала. Тепло приникало в кровь и волной прокатывалось по телу.

– Пальцы ледяные, – подметил настоятель, когда коснулся её ладоней. – Неси шерстяные шарфы.

Лёшка достал из шкафа все шарфы, которые у них имелись. Настоятель тем временем, снял холодную одежду необычной гостьи. Оставив только футболку и шорты, он поспешно закутал незнакомку в одеяло. От его внимательных глаз не ускользнул глубокий шрам на левом запястье и синяки.

– Принести горячей воды? – предложил алтарник.

– Позже, сейчас будем действовать деликатно, – проговорил настоятель, заворачивая руки незнакомки в шарф.

– Может, растирать кожу?

– Нет, мы добьёмся её омертвения. Надо греться постепенно. Принеси, пожалуйста, чая.

Схватив фонарик, Лёшка побежал в трапезную, взял большую кружку, налил в неё ароматного чая и вернулся.

– Вот, держите, – он протянул кружку настоятелю. – Что я ещё могу сделать?

– Больше ничего. Остаётся ждать, – терпеливо произнёс настоятель.

Ожидание порой становится суровым испытанием. Но никогда не стоит опускать руки и предаваться унынию. Настоятель приподнял голову женщины и поднёс напиток к обветренным губам. Одиллия пила торопливо и жадно.

– У неё обезвоживание, наверное, провела без воды день или два, – допустил настоятель.

Одиллия закашлялась. Её лицо горело, на щеках проступали белые пятна, тело отказывалось подчиняться ей. Она испуганно вздрогнула, когда священник дотронулся до пылавшего лба.

– Тише, – ласково прошептал настоятель и помог гостье лечь на подушку.

Одиллия обвела комнату встревоженным взглядом. Стены были побелены совсем недавно, единственным их украшением служили круглые механические часы. Она лежала на сколоченной из сосновых досок кровати с жёстким матрасом. Рядом разместили тумбочку, покрытую коричневым лаком и самодельный стул. Тускло светившая лампада и кружка отбрасывали причудливые тени. Пространство виделось нереальным, а контуры вещей – размытыми. Казалось, что Оди всё ещё кружила посреди заснеженных гор, не в силах найти выход из морозного лабиринта.

– Как вас зовут? – спросил иерей Владимир.

Устало закрыв глаза, она ничего не ответила. Темнота, будто лавина, внезапно обрушилась на неё.

" Расскажи ему всё!" – велел голос Одетты.

Оди хотела закричать, что ничего не скажет, но получился только слабый стон.

– Отдыхайте, – произнёс Владимир и укрыл её одеялом.

Вероятно, неизвестная скоро придёт в себя и ей понадобится помощь. Он поставил стул рядом с тумбочкой поближе к единственному источнику света, взял потрёпанную книгу, которую не мог дочитать уже несколько недель. Остаток вечера настоятель провёл у постели странной гостьи. Одиллия воспринимала реальность урывками, она, как нечто эфемерное, ускользала от женщины. Блекло мерцало пламя в старинной лампаде, а на потолке развернулся настоящий театр теней. Тени расплескались по комнате, затаились в углу. Перед взглядом мигали красные огоньки. Оди думала, что до сих пор блуждает в снежных дебрях, обреченная на жестокую гибель. Один из путей хитроумного лабиринта привёл её в прошлое, которое скрывалось за дверью, ведущей в детскую.

Одиллия вернулась в тот страшный день, который проживает в душе вновь и вновь. Тринадцатый день рождения.

Сквозь тонкий зазор в шторах солнце несмело заглянуло внутрь комнаты. Оно нежно касалось закрытых век, скользило по щекам солнечным зайцем. Сонно что-то пролепетав, Оди забралась под одеяло. Блик крался по полу, а вместе с ним появилась она. Бледное отражение былого. Одетта по обыкновению зашла в комнату Одиллии, которая дремала, но слышала лёгкие шаги сестры. Одетта стянула одеяло с Одиллии и легла рядом, совсем, как в детстве. Они не разлучались, когда ночью бушевала гроза, или Оде снился кошмар. Сестрёнка приходила всегда. Сейчас от Одетты исходил пугающий запах тлена. Повеяло холодом, от которого не спастись даже с помощью огня.

" Ты никогда не избавишься от меня! – шепнула на ухо Одетта. – Я всегда буду с тобой. Ведь мы неразлучны. Помнишь, Инь и Ян".

Шёпот звучал, будто издалека и казался едва различимым пением птиц за окном, звуком ветра, игравшего с ветвями деревьев.

Одиллия повернулась и увидела сестру. Она была мёртвой. Прекрасное лицо обернулось уродливой маской смерти, губы почти сгнили, а рот превратился в зловонную впадину. Это была уже не Ода, а злобный дух. Она потянулась, чтобы обнять Одиллию, но та отпрянула и, испугавшись, вскочила.

– Не трогай меня! – вскрикнула Оди, до сих пор пребывая во сне.

Задремавший настоятель проснулся и подбежал к гостье. Одиллия тревожно озиралась, не понимая, что происходит и где она находится. Перед глазами летали белые мухи, словно бесновалась вьюга, в ушах шумело. Пространство было наполнено напряжением и страхом, сгустившимся вокруг незнакомки. Настоятель укрыл её упавшим одеялом, поднёс к губам, кружку с остывшим чаем. Гостья посмотрела на священника, безразличная ко всему, сделала глоток и смежила веки.

– Отдыхайте, – пробормотал он и поставил кружку обратно на тумбу.

– Вам помочь? – поинтересовался Лёшка, просунув голову в дверной проём.

– Ложись спать. Я подежурю, вдруг ей станет лучше, – распорядился настоятель.

Лёша согласился с ним и пошёл в свою крошечную каморку, что располагалась рядом с галереей. Уснуть в такую необычную ночь не получится. Ведь впервые на Лёшиной памяти в церкви остаётся переночевать турист. Точнее туристка. И какая! Он мельком разглядел её. Чёрные, как у цыганки, локоны обрамляли бледный овал лица и подчёркивали изумрудно-зелёные глаза, блестевшие под широкими бровями. Чувственные губы, что-то шептали в бреду.

– Никому не расскажу, – успел расслышать он, прежде чем настоятель попросил его покинуть комнату.

Ведьма не иначе! И что за секрет она боится выдать? Любопытство беспокоило алтарника до самого восхода солнца. Даже за чашкой утреннего кофе он продолжал строить предположения. Быть может, это призрак. Однако подросток усмехнулся при этой мысли. Уж больно материальна была незнакомка.