Елена Арсеньева - Остров потерянных душ

– Откуда ты знаешь? Тоже сбрасывала, что ли?

– Было дело! – усмехнулась она.

– А почему лодка возвращается?

– Не знаю, – сказала девчонка.

– А она чья?

Девчонка пожала плечами:

– Да не знаю я! Но я ее ненавижу. Мне кажется, она на меня смотрит. То один глаз откроет, то другой.

– Да брось, они же нарисованные, эти глаза!

– Ну и что? – Девчонка неуступчиво насупила брови, которые казались проведенными тонкой кисточкой. – Все равно лодка смотрит!

Зябко ежась, она плотней завернулась в плащ. Но он был без пуговиц, и Валерка видел, что под этим старым плащом на девчонке надето линялое ситцевое платьишко, куцее и короткое, едва прикрывающее загорелые ноги.

Ноги были тощие и длинные, исцарапанные, в синяках. Видимо, им, по воле хозяйки, приходилось вести бурную и нелегкую жизнь.

Судя по всему, хозяйка ног была совершенной пофигисткой. Ни одна из знакомых Валерке девчонок – ни из его класса или школы, ни из его дома, ни из виденных на улице в Нижнем Новгороде и даже в Городишке – не вышла бы на улицу в таком затрапезном виде.

Плащ без пуговиц и линялое платье – это еще не все! На босу ногу были надеты кроссовки, убитые до такой степени, что невозможно даже понять, какого цвета они были раньше. Задники, конечно, стоптаны так, что кроссовки превратились в некое подобие шлепанцев. О шнурках, разумеется, и речи не шло, причем уже давно.

Черные кудрявые девчонкины волосы были, правда, заплетены в две косички, но произошло это, такое ощущение, во времена незапамятные, и с тех пор она их явно ни разу не перезаплетала и не расчесывала, так что кудряшки ее превратились в кудлы.

Мордашка была замурзанная и неумытая. И при этом – несмотря ни на что! – девчонка оказалась ужасно хорошенькой. Умылась бы, приоделась – и хоть сейчас на школьный конкурс красоты! Или даже на городской. «Мисс Городишко – 2014».

Валерка невольно хихикнул.

Любая другая девчонка обиделась бы. Конечно обидно! Человек ее разглядывал-разглядывал – да вдруг засмеялся. А эта будто и не заметила ничего, только моргнула своими огромными черными-пречерными глазами, окруженными длинными, загнутыми, кукольными ресницами, и сказала:

– Будешь мокрый стоять – простудишься. Пошли.

Повернулась и быстро побежала по причалу. Спрыгнула на гальку – и тотчас пропала из виду. Валерка услышал ее торопливые удаляющиеся шаги – и вдруг испугался.

Туман словно бы столпился вокруг него. Он с каждым мгновением становился плотней, уже трудно было дышать…

– Эй, ты где? – раздался девчонкин голос, и Валерке чуть полегчало.

– Да я тебя не вижу! – заорал он – и услышал ее возвращающиеся шаги.

– Ах да, – сказала она. – Я забыла. Давай руку.

Валерка спрыгнул с причала и осторожно взял протянутые ему тоненькие теплые пальцы. Девчонка крепко сжала его руку:

– Пошли.

И уверенно шагнула в туман.

Валерка плелся за ней и думал, что еще никогда туман не был таким густым! Обычно можно было хоть что-то разглядеть в нескольких шагах, и фонари вдоль трассы, которые всегда включали во время тумана и которые служили, прямо скажем, истинными путеводными звездами и водителям, и пешеходам, помогали сориентироваться. Сейчас на расстоянии протянутой руки не было видно ни-че-го!

При этом девчонка шла так уверенно, как будто никакого тумана вообще не было.

– Ты что, видишь, куда идти? – спросил Валерка.

– Ну да.

– А туман?!

– Да он мне не мешает, – усмехнулась девчонка. – За это меня в кафе и держат. Куда угодно дорогу покажу. Вижу сквозь туман.

– Слушай, да ты феномен! Чудо природы! – восхитился Валерка. – Ты могла бы состояние сколотить у здешних браконьеров! Была бы у них лоцманом во время тумана. Ведь ни один рыбинспектор в это время на реку не сунется.

Пальцы, сжимавшие его ладонь, дрогнули и ощутимо похолодели.

– Нет, – буркнула девчонка. – Я реки боюсь. На причал еще могу подняться, но в лодку ни за что не сяду. Лучше умру.

Валеркина логика мгновенно сделала стойку. Теперь понятно, почему девчонка вся такая замурзанная! У нее водобоязнь. Водобоязнь – признак бешенства!

Ее укусила бешеная собака…

Девчонке в больницу надо. Срочно! Неужели никто из взрослых не понимает, что с ней? Бешенство ведь не лечится, это смертельная болезнь, но если вовремя сделать прививки, человека можно спасти.

Или уже поздно?..

– А давно это у тебя? – осторожно спросил Валерка.

– Что?

– Ну, водобоязнь.

– Какая водобоязнь, ты что? – повернулась она с изумлением. – Я в кафе знаешь, сколько посуды перемываю! Я боюсь только реки. И это у меня всегда, сколько себя помню.

– А сколько ты себя помнишь? – весело спросил Валерка, у которого отлегло от сердца.

– Две недели, – ответила девчонка.

– Всего две? – засмеялся Валерка. – А до этого не помнишь?

– Не помню, – сказала она так, что сразу стало ясно – не шутит.

– Так у тебя что, потеря памяти, что ли?! – испуганно спросил Валерка.

– Ну да, а что, нельзя? – отозвалась девчонка холодно.

Самые страшные сны приходили перед рассветом.

Васька снова и снова видел эти изувеченные существа…

Все они были живы еще недавно. До тех пор, пока не приходил Ванюша.

Ему не было их жалко. Они ведь были не люди! Они только и могли, что стоять да молчать, иногда махать ветками. Или шевелить веточками, будто пальцами.

Ванюша их мучил. Сначала отламывал пальцы-веточки. Потом ломал ветки-руки. И когда эти руки повисали как плети, брался за маленький острый топорик, который всегда носил за поясом.

Этот топорик он очень любил и норовил отточить его остро-преостро. Знал, что пригодится!

Эх, как же нравился Ванюше сочный и в то же время хрусткий звук, когда топорик входил в существо! Один удар – и рука, вернее ветка, отлетала. Другой – другая. И еще, и еще…

Раньше, когда он был еще слабосильный, с одного удара отсечь ветки не удавалось. Мучил, мучил свои жертвы… Если бы они могли кричать, их крики и стоны разносились бы по всей округе. Но они были немые. Что он, дурак – с говорящими связываться? Нарочно выбирал тех, кто не мог на помощь позвать.

Когда с руками жертв было покончено, приходил черед их тел. Ванюша доставал из кармана небольшой брусок и на нем вострил верхний край лезвия так, что оно становилось острым, будто перо. Теперь им можно было писать на телах жертв все что хочешь! И Ванюша писал, наслаждаясь тем, что никакая училка сейчас не стоит над душой и не мешает писать с ошибками. Иногда он нарочно их делал. Например, писал «Сдеся был ванька!», хотя знал, что имя надо писать с большой буквы. И не «сдеся», а «сдесь». Или нет… кажись, «здесь»…

А, какая разница! Чем больше ошибок, тем лучше! Пусть поржут те, кто потом посмотрит на эти изуродованные, изувеченные, испещренные следами пыток тела!