Алексей Резник - Черная шаль

– Я еще девчонкой совсем была – мальчишки соседские у нас на этих стройках пропали.

– Как понять – пропали?! – с хорошо заметным, даже нездоровым, несколько лихорадочным интересом спросил Саша и немного подался туловищем вперед к сидевшей напротив через стол Свете.

– А так – пошли играть в «войну» там или в «казаков-разбойников» на эти стройки и пропали, не вернулись домой. Сначала их родители искали, потом – милиция, все там, весь мусор перерыли, но ничего и никого не нашли. Никаких следов. Осенью, помнится, это случилось – в октябре, дожди еще шли, погода такая мерзко-пакостная стояла… бр-р-р. Один мальчик с нами через стенку жил – Коля Ягодин. Хорошенький такой мальчишка был – «лен с васильками». С мамой жил и бабушкой. Бабушка вскоре умерла, а мама с ума сошла…, – Света умолкла и смахнула из уголка правого глаза нечаянно набежавшую слезу. Слеза, безусловно, была пьяной, но тем не менее за столом установилось вполне трезвое молчание. Тяжелое, почти тревожное и очень напряженное молчание. Славка Терник хмурил брови, рассеянно вертел в пальцах пустую рюмку и первым же нарушил затянувшуюся тягостную паузу:

– Я тоже кое-что слышал об этих стройках от одного своего приятеля-мента. За одиннадцать лет их существования там пропало тридцать два человека (Саша вздрогнул невольно, услышав приведенные данные). Это только, заметьте, официально пропало. Бомжи, естественно, не учитывались.

Саша хмыкнул в кулак и произнес:

– Странно это все как-то звучит и нелепо немного. Зачем, спрашивается, нормальных людей может тянуть на какие-то заброшенные стройки?! Я понимаю бомжей – они любой крыше над головой рады, а вот… меня, к примеру, взять. С чего бы ради мне вдруг бы понадобилось переться на эту стройку?! Можешь ты мне это, Слава объяснить?! – он широко развел в стороны руками и возбужденно поблескивая глазами за стеклами очков выжидательно уставился на Славу.

– Стройматериалы, Саша, – как можно уравновешеннее и спокойней растолковал другу Терник, – Цемент, арматура, деревоплита и прочее, и прочее – на брошенных стройках частенько оставлялось много достаточно ценных материалов… – он что-то продолжал объяснять и дальше, но Саша теперь уже не слышал Терника, а видел лишь, как совершенно беззвучно шевелились его губы. Так стало происходить потому, что в ушах профессора зазвучал теперь другой голос, отвечающий на недавно заданный им вслух вопрос: «С чего бы ради мне вдруг понадобилось бы переться на эту стройку?!»…

– «…Потому что никто кроме тебя не услышит нас и никто не сумеет понять, и никто не сможет помочь. Ты будешь ходить к нам в гости каждую ночь, будешь, обязательно будешь, иначе…» – дребезжащий сухой голос, видимо, очень и очень древней старухи на несколько секунд поселился у Саши в ушах, вытеснив все земные звуки. Но почему-то непрошеный голос резко прервался и он так и не узнал, что должно было прозвучать после слова «иначе». Теперь он вновь начал слышать голос Славы, но совсем не понимал смысла им произносимого, странно поразил его взгляд Светы, смотревшей ему в глаза с искренней, неизвестно откуда взявшейся, едва ли не материнской, заботой. Он подумал, что Света молча – одними глазами, спрашивает: «Что с вами, Александр Сергеевич?» А он ответил ей, да и всем остальным, вслух:

– Меня позвала в гости чья-то старая-престарая, нет – мертвая, бабушка.

– Все-таки допились! – сокрушенно выдохнул Славка, но Саша опять не услышал слов друга. На секунду в сашиных ушах вторично прошелестел, перелистываемыми холодным сквозняком газетными обрывками, голос чьей-то мертвой или никогда не существовавшей бабушки. На этот раз бабушка сумела продекламировать лишь одно диковинное слово: «Въейцехейлейгъз», причем твердые знаки улавливались им совершенно четко.

– Я, пожалуй, пойду прилягу что-ли – мне плохо, – с трудом ворочая языком проговорил Саша, поднимаясь с кресла и нетвердо зашагав в сторону спальни, – Вы уж как-нибудь без меня тут допразднуете…

Смутно догадался, почти никак не среагировав на ее порыв, что под правую руку его заботливо и нежно подхватила Света и помогла добраться до кровати, полагая, что профессор смертельно пьян. Но он не стал ложиться, а плюхнулся в стоявшее рядом с кроватью кресло и попросил Свету:

– Открой пожалуйста окно – в смысле – шторы отдерни.

Света с готовностю раздвинула тюлевые шторы и они оба увидели оконные стекла, целиком заросшие густыми ледяными джунглями, освещенными неярким голубоватым светом тусклой зимней луны. Сквозь прозрачные голубоватые джунгли на противоположной стороне улицы смутно угадывались контуры недостроенной двенадцатиэтажки.

– Садись, Света рядом, – Александр Сергеевич указал ей рукой на кровать – больше в спальне сесть было не на что. Но Света решила иначе, поставив предусмотрительно захваченные бутылку водки, две рюмки и тарелку с пельменями рядом с креслом, и вместо кровати уселась профессору на колени, обвив ему шею руками. Выражение почти материнской заботы, скорее всего, сейчас бесследно исчезло из красивых светиных глаз и эта мысль почему-то расстроила Александра Сергеевича. Он разнял руки девушки на своей шее и вернул их в естественное положение:

– Зачем тебе это нужно, Светик. Мне сейчас только что, когда мы сидели со всеми за столом, так понравилось, когда ты на меня посмотрела взглядом любящей жены. Но это, вероятно, была случайность…

– Нет-нет, Александр Сергеевич! – с жаром воскликнула Света, – Вы не подумайте – я не такая, во всяком случае – не хочу быть такой! Я посмотрела на вас так потому, что… – дальше он ее, как и несколько минут назад Терника, не слушал. Сквозь жаркое водочное дыхание каявшейся Светы и терпкие испарения ее, каким-то незаметным образом все же оказавшимся полуообнаженным, тела, округлившийся от изумления правый глаз Саши Морозова увидел, как в таинственных глубинах ледяных джунглей оконного стекла спальни под кронами папоротников и пальм зажигались разноцветные бенгальские огни и прошло по меньшей мере пол-минуты, прежде чем до него дошло, что это во всех квадратах черных окон «замороженной стройки», возвышавшейся через дорогу напротив, один за другим робко загорались бледные нежно-голубые, нежно-желтые и нежно-зеленые призрачные огоньки, придавшие зданию умершей некогда новостройки загадочное и странное очарование.

– Вот опять – у вас появилось такое странное выражение лица… – несколько встревоженно заговорила она и во второй раз попыталась крепко обнять Александра Сергеевича.

– А ты разве ничего не видишь? – почти зло спросил он, грубо отдернув от себя Светины блудливые руки.

– А что я должна увидеть? – беспомощно всхлипнула она, оглядываясь на окно.