Игорь Фарбаржевич - Сказки, рассказки и небыли Афанасия Барабанова

…Весь вечер и всё следующее утро молодая певица словно летала на крыльях. Ах, будь живы её родители, как бы они порадовались стремительной карьере своей дочери. Впрочем, за «красивые глаза» Судьба ничего никому не дарит – значит это была «благодарность Свыше» за тяжёлый и верный труд.

После завтрака Габриэлла отпустила гулять с нянькой своего сына, а сама присела к клавесину и стала подбирать репертуар для гастролей.

Знай она, что произойдёт сегодня вечером – ни за что не отпустила бы от себя Эриха. Но не отпусти его от себя, ещё неизвестно, чем бы закончилась эта история.

…Зима – время детских забав и проказ. И нет ничего лучше в это холодное время года, чем кататься с горы на санках, с радостным смехом и счастливыми возгласами или лепить снеговиков.

Тяжёлая это работа. Жаркий пар валит из-под зимней одежды, хочется сбросить с себя шубы, шляпы, меховые перчатки, чтобы не стесняли движения, не мешали катать снежные шары. А как хочется пить! Набьёшь снегом полный рот – а он лишь на один глоток. Зато вкусный, словно растаявшее облачко!.. А, главное, ни у кого из взрослых не нужно просить на это разрешения. Тем более, что никто его и не даст. Взрослые ужасно правильные люди – это нельзя, это не годится, а уж то, тем более, не сто́ит делать. Скучно! И когда они успевают превратиться из живых, замечательно непослушных детей, в таких зануд – вот загадка! И пока их нет рядом, ещё пару «снежных» глотков и – за работу. Шаг за шагом… Шар за шаром… Снеговик за снеговиком…

То ли отвлеклась старая нянька, то ли не заметила, как маленький Эрих, глядя на старших ребят, набил полный рот снега. Снег ледяной, жжёт язык, холодит зубы, и так похож на мороженое… Вот ещё раз зачерпнул снежную горсть, прямо из сугроба… Потом ещё и ещё…

Перед обедом Эрих расплакался – сильно разболелось горло, потом голова, потом стало трудно дышать.

Хорошо, что у Габриэллы в этот день был выходной. Перво-наперво она попросила няньку заварить чай с малиновым вареньем, но ребёнка от него вырвало. Испугались обе, и Габриэлла сама побежала на последний этаж, к доктору Канну, живущему в их же доме. Господин доктор, приникнув ухом к спине и груди мальчика, долго прислушивался к его дыханию и сказал, что похоже на «поветренную» болезнь – воспаление лёгких – и тут же принёс какую-то микстуру.

К вечеру мальчику стало хуже.

Всю ночь молилась Габриэлла, глядя, как нянька купает Эриха, который был уже почти в беспамятстве, в горячей ванне, настоянной на душистых травах, как обмазывает всего бараньим жиром. Хотели напоить микстурой, что принёс доктор, но ребёнок сразу закашлялся, продолжая тяжело и хрипло дышать, как маленький старичок.

К утру на женщин напало странное оцепенение – ни сон, ни дремота. Сворой бездомных собак выл за окном ветер…

Внезапно резкий звонок дверного колокольчика огласил квартиру. Габриэлла вздрогнула и глянула на стенные часы. На них было почти четыре утра. Нянька, окаменевшая у кроватки ребёнка, встрепенулась и побежала к входной двери. Она чувствовала свою вину, однако, не говорила об этом вслух. Через минуту вернулась.

– Кто? – спросила Габриэлла.

– Никого… – удивлённо ответила нянька. – Ветер, наверное… – Она подошла к кроватке Эриха, глянула на него и вдруг, громко взвыв, выбежала из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.

Габриэлла взяла со стола подсвечник, с горящими свечами и подошла к сыну. Будто сквозь туман увидела, как его тонкие черты заострились ещё больше. Он уже почти не дышал, лишь глухо хрипел. И она вдруг ясно представила, что теряет Эриха.

Габриэлла не выдержала напряжения и нервно зарыдала. Затем вернулась, чтобы поставить подсвечник на стол и вдруг застыла на месте. За столом сидела незнакомка средних лет, укутанная в ярко-красную шаль, с рыжей копной кудрявых волос на голове и «горящим взглядом». Впрочем, в её карих глазах, скорей всего, отражалось дрожание огня от свечей.

– Кто вы?.. – с внутренним трепетом спросила Габриэлла.

– Саламандра… – ответила незнакомка.

– Как вы сюда попали?.. – не поняла Габриэлла.

– Я звонила… Мне открыли…

– Что вам нужно?

– Это нужно не мне, а вам… – ответила женщина. – Я здесь, чтобы спасти вашего сына…

И Габриэлла внезапно поняла, кто она и что имеет в виду.

– Спасите его! – она бросилась ей в ноги. – Возьмите, всё, что у меня есть! Деньги, драгоценности! Умоляю вас!

– Только не это… – усмехнулась незваная гостья.

– Хотите мою душу? Берите, я согласна! Оставьте лишь в живых моего мальчика!

– Хорошая у вас душа! Люблю, знаете ли, людей, с «огнём изнутри». В другое бы время взяла, не постеснялась. Но не сегодня.

– Чего же вы хотите?.. – растерялась Габриэлла. – У меня больше ничего нет…

– У вас есть то, чего я желаю сильней всего… – улыбнулась женщина, назвавшаяся Саламандрой. – Ваш певческий голос… Ваше колоратурное сопрано! Вот его бы я взяла..

– Мой голос?! – с изумлением воскликнула г-жа Буркхарт. – Зачем он вам?!..

– Я же не спрашиваю, зачем вам нужен сын, – сказала гостья. – Итак, делаем ставку! Ваше превосходное сопрано против здорового сына. Решайте!

– Я согласна, – тут же ответила Габриэлла, ни на секунду, не задумываясь. – Берите мой голос…

После её ухода Эрих тут же стал выздоравливать… Это было, как в сказке – только что умирал – и вдруг ожил! И сразу же попросил пить и есть…

«Живи вечно, о, Саламандра! – шептала счастливая мать. – И всегда твори добрые дела…»

…На следующее утро Габриэлла вдруг вспомнила, что должна подписать Контракт с синьором Бернарди и невольно расплакалась, понимая, что больше никогда не запоёт. И в то же время, слёзы были слезами благодарности Судьбе, что её мальчик жив и здоров.

Г-жа Буркхарт ещё не задумывалась о том, как и на что они будут жить с сыном. Правда, мелькнула мысль о «фрау Нищете», которая вначале робко стучится в дверь, затем, как водится, просит испить воды, потом садится на стул передохнуть, да так и остаётся навсегда.

«Ничего страшного, – сказала себе Габриэлла, – Буду понемногу продавать драгоценности и на эти деньги скромно жить с Эрихом. Правда, деньги имеют способность таять, куда быстрее, чем хотелось бы…»

…В полдень театр распрощался с прекрасной певицей.

Г-жа Буркхарт рассказала г-ну Гёте о потере голоса и настояла на своей отставке, хотя директор театра её не торопил. Он попытался пригласить Габриэллу в качестве драматической актрисы, но та решительно отказалась. Во-первых, она ничего не смыслит в драматическом искусстве. Во-вторых, актрисой драмы нужно было родиться так же, как и певицей.

Нет-нет, господин директор, спасибо! Она найдёт себе другую работу. В конце концов, в городе её помнят, и найти место педагога по вокалу не составит большого труда. Она даст объявление в городскую газету, и с этих пор будет учить других девушек искусству пения – с правильным дыханием и ритмом, с нужной силой голосовых связок. И, конечно же, с энергией вдохновения!.. Хоть кому-нибудь передаст силу и красоту своего пропавшего голоса.