Андрей Кудин - Ангел-строитель

В строительном городке было ещё тихо и пусто. Две собачки бросились Прохорову навстречу, виляя хвостами, но, поняв, что у него ничего нет, тотчас перевели внимание.

– Не брал я сегодня ссобойку, – сказал больше самому себе Прохоров. – Голова трещит так, что ни делать, ни думать ничего не хочется. Как же это день отбыть?..

«А ведь странно, и не пил же ни капли…», – думал он дальше про себя, замечая иронию во всём, что с ним в последнее время происходит. Оторвавшись от мыслей, оглянулся на собак: одна чесала лапой голову, другая замерла и смотрела куда-то вдаль.

– Скоро все мы съедем отсюда, кто тогда будет вас кормить, а? – возникла на лице его ухмылка.

Он отпер дверь бытовки, но не сразу вошёл внутрь. В нескольких шагах от него стояли куски пенопласта – то есть, они стояли там уже около двух недель; в том же месте лежали обрезки кровли и много чего другого, никому ненужного. Соседний проход между бытовок был устлан контейнерами от обедов, стеклянными и пластмассовыми бутылками. А сразу же за городком начиналось, вернее, продолжалось поле – настоящие топи в такую непогоду, – где на небольшой возвышенности стоял бульдозер, имеющий грозный, воинственный вид.

Почему-то эти вещи привлекли его внимание, именно сегодня, именно сейчас. Хотя, может быть, дело не в них? Что-нибудь другое, неважно, что, он разглядывал бы точно так же… «Странно…» – подумал он; но прежде, чем продолжить эту мысль, обвёл ещё раз взглядом строительный городок, обрывок поля, дремлющие новостройки… В тишине, в отсутствии рабочих действительно было что-то необычное. Прохоров сообразил, что впервые за три или четыре месяца (сколько это он уже здесь работает?) он пришёл в городок так рано. Каждый день вместе со всеми ездил на рабочем автобусе, который раньше восьми сюда не приезжал. А к тому времени жизнь в городке уже шла полным ходом. Так что странным было то, что встал он ни свет, ни заря (да, к тому же, явно не с той ноги) и попёрся в такую рань пешком на работу. Вот и вся странность. Находя своё экстраординарное решение в сущности дурацким, Прохоров с неприятным чувством вошёл в бытовку. Прогулка на свежем воздухе не избавила его от головной боли и отнюдь не придала оптимизма, скорее наоборот. Он открыл шкафчик, повесил куртку; во время стягивания с себя свитера, упал на скамейку, и едва не упал вместе с ней. Пока переодевался, в голове медленно прокручивались разные эпизоды и разговоры вчерашнего рабочего дня… Вдруг вспомнилось, что вчера во время обеда всё-таки довелось принять немного на грудь – но, сколько там! – от этого голова не могла разболеться. «От погоды, наверное», – заключил он, и встал со скамейки. Мысли о вчерашнем дне как будто немного помогли. Прохоров сел за стол и подтащил к себе стопку газет.

Эту газету принесла вчера Нина Петрушевич, женщина из его бригады, – громко с порога она бросила: «Угадайте, сколько Брюс Уиллис ежедневно спускает в казино? Триста тысяч баксов!» Ей так хотелось произвести эффект (и, конечно, с подобной информацией ей легко это удалось), однако она прочла неправильно. Ни один человек в мире не может ходить в казино каждый день, да ещё при этом оставлять в нём по триста тысяч долларов. Не ежедневно, разумеется, может быть, раз в месяц. В другой газете наиболее значительной была статья о том, что некая дама тратит сотни тысяч долларов на одни только сумочки. Но сейчас Прохорову не хотелось читать ничего подобного. Его привлекли яркие страницы журнала с крестословицами и анекдотами. Вычитав, однако, парочку пошловатых опусов на тему семейной жизни, он отодвинулся от стола и задумался. Его сын перестал его уважать, и это правда! Что это он спросил у него вчера?.. А, вот… он пришёл на кухню и сказал:

– Кстати, Прохор Петрович (так иногда он обращается к нему, – что бы это могло значить, как правильно на это реагировать?), вот вас как учили в те времена? Что труд облагораживает человека. А теперь вот люди более здравомыслящие говорят обратное – что тяжёлый физический труд изнуряет и оскотинивает.

– Что? – произнёс Прохоров старший, отрываясь от полусонных мыслей, посещавших его во время еды. – Ты о чём?

– О чём… о том, что и невооружённым глазом видно. Вот ты скажи, сколько лет ты работаешь на стройке своей?

– Ну…

– Ну и много ты лиц облагороженных видел?

– Ты чё, чё ты такое мелешь?!

– А то, что рыла там одни, а на некоторых так и смотреть тошно!

После такого засомневаешься: говорил ли он о других, или же и своего отца к их числу относил. Прохоров старший рассудил в выгодную для себя сторону, однако словно бы ненароком посмотрел на свои руки, которые в отдельных ситуациях старался скрывать от собеседника. Его руки – это руки трудяги, говорил он себе – но так ли это? Пальцы выглядят грубыми, какими-то даже неестественными… хотя почему они должны выглядеть иначе, если он работяга?! И всё же Прохоров испытывал сомнения по поводу своей внешности. После, проходя мимо зеркала, он остановился и стал смотреть на себя, надеясь побороть сомнения.

Сын давно ни во что его не ставит. «Почему это?!» Прохоров стал нервно заламывать пальцы. Когда и почему их отношения изменились? Но вот вопрос этот уже не стоит так остро, как всего несколько секунд назад. Егор – взрослый парень, у него своя жизнь, свои, наверное, более современные взгляды на вещи, а у него свои, и своя жизнь… Молодёжь нынче сложная, нам, так сказать, старикам трудно найти с ними общий язык. Конфликты? Так ведь они повсюду, пойди, разберись, кто в них прав, кто виноват. У каждого своё мнение, и каждый по-своему прав будет. Насвистывая что-то невразумительное, Прохоров встал с табуретки, засунул руки в карманы. Решил выйти на порог; остановился, чтобы включить радио, в последний момент передумал включать. Одно то, что он вырастил достойного сына, сглаживает многие его личные недостатки.

К этому времени успело понаехать машин. Из салона проплывающей мимо бытовки Прохорова Рено Лагуна рвалась наружу музыка в стиле рэп, которая создавала в городке совершенно иную атмосферу, нежели приглушённо-тоскливые звуки шансона, что вкрались в него пятью минутами раньше. Власть над ним мгновенно перешла к ней. Но вот машина припарковалась и затихла, и негромкая песня о лагерях окутала городок вновь.

По какой-то причине Прохоров, в отличие от большинства своих приятелей и коллег по работе, шансон недолюбливал. Хотя, впрочем, в отдельных случаях – под бутылочку, в небольшой компании друзей – убедительное пение шансонье приходилось по душе и ему.

Над мотором одного из автомобилей склонилось сразу несколько человек… Прохоров никогда не был водителем и не собирался им становиться, и, конечно, как всякий закоренелый пешеход немного завидовал владельцам автомобилей. Но такие сцены, как эта, забавляли его. При виде человека, копающегося в своём авто, или прослышав о том, что кто-то вбухал в него кучу денег, он испытывал лёгкую радость оттого, что он не автомобилист. «Сколько ж той зарплаты, чтобы ещё и машину на неё содержать! Мы столько не зарабатываем! А вдобавок, сколько лишнего беспокойства и суеты! Как говориться, когда был пешеходом, проблема была только одна, как сделать путь короче, а как купил машину…»