Елена Хуторная - Буду кошкой сидеть на твоем плече

Наконец он сам предложил пойти на кухню.

– Сделаешь мне молоко с медом? – спросил он.

– Конечно.

Перед тем как уйти из бельевой, он вытащил из машинки два постиранных носка и аккуратно развесил их на сушилке для белья.

Потянулись бесконечные дни.

Домой возвращаться не хотелось, но надо было. Вера Павловна потребовала прибавку к зарплате.

– Но вы же понимаете, что такие решения может принимать только Богдан, – сказала ей Алиса, – так что пока он не придет в себя…

Вера Павловна все понимала, но не отстала от нее, пока она не пообещала заплатить ей из собственных денег.

Богдану не было хуже, но и не становилось лучше.

Через месяц такого существования Алисе снова приснился один из ее странных снов.

Она проснулась от тревожности, дрожащей в воздухе. Спрыгнула с подоконника и пошла по темной квартире искать источник беспокойства. Он обнаружился в спальне. Тот самый, большой и теплый, без движения лежал в постели, но сегодня ему не было ни хорошо, ни спокойно. От чувств, которые он испытывал, дрожали усы и напрягался подшерсток.

Она запрыгнула на кровать и забралась к нему на грудь. Он устало попытался согнать ее, но она снова залезла на него. Свернулась калачиком, уткнувшись носом в мелкие завитки волос у него на груди. Снова пахнуло чем-то из прошлой жизни.

– Мелисса-лиса-Алиса, – вдруг сказал он, и она, подняв мордочку с лап, навострила уши. – Упрямица такая…

Больше он ее не прогонял.

Через какое-то время его пульс выровнялся, и он задышал ровно и глубоко. Уснул.

Где-то совсем близко билось его сердце. Гораздо медленнее, чем ее собственное. Это успокаивало, как тиканье часов.

Она тоже задремала.

Египет, IV в. до н. э.

Она появилась в их доме после очередного успешного военного похода – молоденькая рабыня четырнадцати лет. Рыжеволосая, со светлой кожей, она так быстро обгорала на солнце, что жена в скором времени перевела ее работать в дом. Та так хорошо справлялась со своими обязанностями, что надолго там осталась. Была тихая, почти не говорила на их языке, но при этом прекрасно все понимала, делала все быстро, бесшумно передвигалась по дому, аккуратная, смышленая, чистоплотная, чего нельзя было сказать о большинстве рабов, пригоняемых из Сирии. Хотя, возможно, эта была и не из Сирии – ведь она ничего о себе не рассказывала, поди разбери, откуда она родом.

Сначала жена не слишком заботилась об одежде для новой служанки – Иса ходила почти нагишом, только повязка вокруг бедер да какие-то ремешки на предплечьях. Тоненькая, еще не развившаяся как женщина, она и опасений-то у той никаких не вызывала: куда уж ей до наливных округлых форм четырежды матери! Да он и сам почти не замечал эту полудевочку, только злился, когда ее не оказывалось под рукой, потому что только она умела помочь ему принять ванну так, чтобы не приходилось без конца повторять, сколько и куда надо лить воды и как натирать его маслами после водных процедур. Но однажды, сидя в ванне и размышляя над тем, как изменить порядок сбора податей с землевладельцев, чтобы и у тех это не вызывало слишком бурного недовольства, и чтобы фараон остался удовлетворен притоком средств на военные нужды, он вдруг уперся взглядом в грудь своей служанки, стоявшей напротив него, и обнаружил две красивых округлых сферы с маленькими розовыми сосками. Скользнул взглядом ниже по животу и бедрам, по длинным стройным ногам, почувствовал, как, поднимаясь от паха, по телу горячо прошла волна желания…

Однако нужно было собираться в ведомство и он, встряхнувшись, заставил себя переключиться на мысли о службе. Да и неужели у него мало наложниц, чтобы думать еще о какой-то рабыне-служанке? Нужно будет наведаться вечером на женскую половину или даже к жене. Она, конечно, разозлила его своим непотребным поведением – уже который раз он заставал ее в обществе купца, который снабжал их тканями для платьев, и каждый раз она как-то уж слишком развязно себя вела при этом. Хотя он вовсе не собирался ее наказывать за это или выгонять ее из дома – все-таки она мать его детей и, несмотря на этого купца, он уверен, она верна ему, да и весь дом держится на ней. И все-таки он дал ей понять, что вполне способен на это, и теперь наслаждался тишиной и покоем, временно воцарившимися дома. Жена была тише воды, ниже травы и хоть какое-то время не утомляла его своими придирками насчет того, что у них в доме меньше слуг, чем подобает его статусу, и недостаточно золотой и серебряной посуды, и драгоценностей у нее не так много, как у ее товарок, и что постоянно приходится на всем экономить. Да, нужно будет зайти к ней как-нибудь, пока она такая покорная.

Однако несмотря на любовные утехи с женой и последующие встречи с наложницами, Иса не перестала его волновать. Кожа горела под ее ладонями, которыми она умело натирала его тело, а он боялся перевернуться на спину, чтобы не обнаружить свое возбуждение, которое охватывало его каждый раз, когда она касалась его. Однажды он все-таки не выдержал и привлек ее к себе, овладел прямо в омывальне, на расстеленных влажных полотенцах. Не встретил ни сопротивления, не услышал ни вскрика, только задрожали ресницы и на щеках появился легкий румянец. Она была такой красивой – совсем не такой, как все окружающие женщины, его собственная темная оливковая кожа казалась почти черной по сравнению с ее прозрачной белизной.

С тех пор он забыл обо всех наложницах и даже о жене, которая снова понесла и переживала из-за того, что муж охладел к ней. Неудивительно, что как только она обнаружила причину его равнодушия, застав его с рабыней среди влажного пара омывальни, Иса сразу же куда-то пропала.

Это не подвигло его оказывать больше внимания жене.

– Я подам на тебя в суд за неисполнение супружеского долга, – пригрозила она ему.

– А я на тебя – за супружескую неверность, – ответил он, припомнив ей ее купца.

За неисполнение супружеских обязанностей мужчине грозил штраф, а за неверность женщины – смертная казнь. Жена притихла, и Иса вернулась в дом, правда, укутанная с ног до головы в непрозрачные одежды. Но это уже не имело значения, ведь он-то знал, что именно припрятано под длинным балахоном, и по-прежнему сгорал от нетерпения, дожидаясь момента, когда можно будет уединиться с ней в омывальне.

Иса и жена родили почти в одно время: жена – еще одну девочку, Иса – мальчика.

Надо было сразу признать сына своим – почему он этого не сделал? Боялся, что жена после этого совсем обозлится?

Однажды Иса пришла в омывальню все такая же тихая, но заплаканная – мальчик пропал. Быстро выяснилось, что над этим постаралась жена – избавилась от него, продала каким-то заезжим работорговцам. Он после этого целый месяц с ней не разговаривал и не давал денег на косметику и благовония.