Роман Канушкин - Канал имени Москвы

Фёдор теперь уже не без лёгкого оттенка гордости усмехнулся и подумал, что в ближайшие три дня весь канал покроется лодками, и назаключают людишки контрактов аж до следующей осенней ярмарки, и потекут в разные стороны звонкие рубли да полезные товары, следовательно, нужда в гребцах возрастёт. Может, и Фёдору улыбнётся удача? «Ведь, – юноша неожиданно вздрогнул, – о чём-то таком были неуловимые слова из странного сна».

Как только Фёдор подумал о сне, этот притихший было маячок тревоги вновь напомнил о себе. И что-то неуловимо переменилось в воздухе. Юноша непонимающе оглянулся, но в поле его зрения попала лишь знакомая клетка, пустые столы, длинные лавки… Фёдор сделал несколько шагов вперёд, к стойке, и остановился. Никого? Однако тут же пришло ощущение, что эта пустынность обманчива. Точнее, даже не так. Перемена была здесь с самого начала, она таилась, скрывалась от Фёдора, оттого руки и стянула гусиная кожа.

– Есть здесь кто? – позвал юноша тихо.

«Что-то я стал какой-то мнительный, – подумал он. – Это из-за странного сна?» И следом его мозг пронзила гораздо более чёткая, коварная и пугающая мысль: «А что в этом сне случилось с чучелом? Не намного ли это важнее сейчас для тебя? Со стоящим на задних лапах стариной Дюраселом? Ведь оно…»

– Дядя Сливень! – позвал Фёдор. – Меня тут батя прислал…

Ответом ему стала полная тишина. Только это неприятное ощущение не прошло. Напротив, оно сделалось острее. Скользкий холодок в спине, гнетущее ощущение чужого взгляда, что наблюдает за вами. Фёдор чуть повернул голову: «Так что случилось с чучелом во сне? Ведь перед самым пробуждением, там, в темноте, чучело белого кролика… Оно…»

– Оно ожило, – хрипло прошептал юноша. И тут же пришла уверенность, что за спиной творится что-то потаённое. Быстрое и скрытное движение, от чего по этой самой спине пробежали мурашки. Оно ожило. И сейчас Фёдор это увидит. Вот прямо сейчас воочию увидит тот самый кошмар, что уже обнаружило его периферийное зрение. Сон настиг его здесь…

Фёдор резко обернулся и… захлопал глазами.

– Фу ты господи! – облегчённо и слабо выдохнул он.

Юноша стоял в абсолютной тишине и смотрел на клетку, понимая, что и нагнал же он на себя страху. В клетке сидел живой кролик, вовсе не чучело. Тоже белый, но покрупнее почившего Дюрасела. Гораздо крупнее, хотя юноше всегда казалось, что Дюрасел, став чучелом, несколько увеличился в размерах. Видимо, когда Фёдор сюда входил, бросив беглый взгляд на клетку, зверюге просто вздумалось подняться на задние лапы,

(как и чучело Дюрасела, которое потом ожило)

вот он и решил…

(ожило.)

Просто спутал, нагнал страху. А сейчас кролик уселся к нему вполоборота и принялся сонно жевать траву. Фёдор снова сглотнул. Вроде бы он не был трусом, но… Всё равно что-то смутное и неприятное так и не желало окончательно выветриваться.

– Дядя Сливень! – на всякий случай снова позвал он.

Кролик никак не прореагировал на звук голоса, впрочем, как и трактирщик. Фёдор сделал шаг, протяжно заскрипели половицы. Ну, ладно! Надо со всем этим завязывать. Юноша быстро подошёл к клетке и постучал пальцами по прутьям:

– Привет, малыш! – Собственный голос показался Фёдору нарочито бодрым. – Ты у нас новенький?

Какая-то золотистая искра пробежала по круглому глазу кролика, а челюсти продолжали деловито работать.

– А я тебя спутал, представляешь? Думал, ты чучело.

Фёдор смолк. Попытка ласково обратиться к кролику очевидно провалилась. И не только потому, что ничего приятного в «малыше» обнаружить не удалось. Скорее напротив, что-то с ним было не так. Этого кролика вовсе не хотелось взять на руки и погладить. Возможно, тому виной какие-то неестественные пропорции; кролик неприятно мясист, раскормлен, возможно, именно это вызывало смутное, чуть брезгливое ощущение. И потом, зачем он вставал на задние лапы и изображал из себя чучело Дюрасела? Принимал ту же позу? Зачем наблюдал за ним?

– Всё! – сказал сам себе Фёдор, глядя, как зверёк принялся жевать капустный лист.

Юноша провёл рукой по лбу и легонько склонил голову. Кролик выглядел абсолютно нормально, и если позволить своему сердцу чуть доброты… Ему вдруг даже стало жаль кролика, словно он его незаслуженно обидел, навыдумывав чего-то из-за испугавшего его сна. Это просто кролик. Трогательное и доверчивое существо, нежное и беззащитное создание божье, как говорит батя. И вовсе нет никакого ощущения болезненной раскормленности… Пугание людей не входит в приоритеты белых кроликов.

– Укушенный-укушенный, пустым мешком, – пробубнил Фёдор, глядя на клетку и раздумывая, что ему могло показаться не так в этой милой зверушке.

Он глядел, как, деловито чавкая, работали челюсти кролика, как он забавно прижимал ушки, каким круглым, с отсутствием контакта, был его глаз, и думал, что с удовольствием бы провёл рукой по его шёрстке. Когда-то, в пору, когда Фёдора называли его детским прозвищем Тео (многие и сейчас так зовут), у него тоже был кролик. Мальчик ухаживал за ним, растил, пока не пришла чёрная весна. И кролика пришлось съесть. Как он тогда плакал и как ненавидел батю!

– Почему ты то пугаешь меня, то заставляешь думать о плохом? – тихо обратился Фёдор к «малышу».

А потом зрачки юноши застыли. Теперь уже не мурашки, а чьи-то холодные пальцы прошлись по спине. И вновь накатили обрывки недавнего сновидения. Всплыли в сознании и повисли здесь, в этой густой тишине. Сон… Он вспомнил голос. Часть фразы.

– Место, где заканчиваются иллюзии, – хрипло произнёс юноша. И кивнул. – Такие были слова.

Кролик в клетке прекратил жевать.

Не совсем так. Не только челюсти зверька приостановили свою работу. С ним происходило что-то ещё. Что-то неестественное, что не случается с доверчивыми беззащитными существами. Снова вернулось ощущение неприятной мясистости, раскормленности, словно пропорции кролика незаметно, совсем чуть-чуть, но видоизменились. Зверёк вроде бы нахохлился, верхняя его губа волнисто задрожала, обнажая блеснувший ряд мелких, но по-кошачьи острых зубов. У Фёдора промелькнула мысль, что таких зубов у кролика не бывает, не должно быть, а потом всё внутри него куда-то провалилось. Он увидел глаза белого кролика. По ним снова пробежала золотистая искорка, только… Цвет их сменился. Они налились сейчас чем-то тёмным, как густой кроваво-вишнёвый сок, и вроде бы стали больше. И Фёдор услышал, – он даже не сразу поверил своим ушам, не хотелось ему верить, – потому что он услышал тихое, похожее на змеиное, нарастающее шипение.

– Что такое?! – Панический всхлип юноши иссяк на выдохе.

Если бы он сейчас не успел инстинктивно отдёрнуть руку, быть бы ему укушенным – кролик с шипением бросился к прутьям клетки и бестолково ударился об них.