Эпоха Век - Бабы дуры

– И вы не испугались снова махинациями заниматься?

– Э, милая, я-то уже учёная вышла, не хапала много, по чуть-чуть, а это всегда прикрыть можно. И время другое пришло, Горбачев дерьмо-кратию развёл. Полинке он тоже квартиру сделал, в соседнем подъезде, они так и якшались до самой его смерти, от инфаркта помер, в стрессе ведь всю жизнь прожил. Полина хоть и немолода была, а красоту не утратила, после него ещё с несколькими, мужичками дело имела, от каждого кое-чего и поимела. Детей у ней бог отобрал.

– В смысле?

– В том смысле, что скреблась больше, чем по здоровью могла, абортов дюжину переделала, вот врачи в очередной раз ей то место, где дети заводятся, и оттяпали. Так она моего Мишку за сына и считала, пока я на зоне была, она его окрестила в церкви, крёстной матерью стала.

– Слушайте, а Полине вы рассказали о появлении в вашей жизни Миши?

– Нет, даже ей не рассказала, – категорично мотнула головой Павловна, – даже тогда, когда перед её смертью возле неё сидела.

– Полина умерла? Давно?

– Давно уже. Квартиру свою Мишке по дарственной отписала.

– Так ваш сын живёт в соседнем подъезде? – удивилась Таисия.

– Нет, не живёт, квартира на нём числиться, а сам отстроил себе коттедж в три этажа, ходит по нему один, самого себя в своих хоромах ищет, – с давней горечью в голосе сказала Павловна, – ни жены, ни детей. Тюрьма ещё с малолетки его дом родной, правда, уже как пять лет освободился, пока держится.

Таисия отметила про себя, Миша – ещё та тёмная лошадка, но спро-сить, за что и сколько отсидел Михаил, не решилась, вспомнила правило о любопытстве. Павловна сама начала рассказывать, хотя было видно, что эта часть воспоминаний о жизни ей даётся ещё с большим трудом.

– Он с малолетства свободу почувствовал, его больше к блатным тянуло, чем к нормальным людям. Вот и загремел сразу. Нет, ты не думай, он – не убийца, он – вор, рецидивист, уже не одна ходка за спиной. А лет так несколько назад, короновали его, статус «вор в законе», что президент на воле.

– Это я знаю, ещё знаю, что этим людям не положено с родственниками поддерживать отношения.

– Ох, ты, грамотейка, откуда такие познания?

– Книжки читала, фильмы смотрела. Теперь понятно, как моя машина так быстро нашлась.

– Да это моя вина, что с Мишкой не видимся. Нет, он меня не обижает, заботиться, продуктами снабжает, лекарствами, пацанов своих присылает,

– Павловна нахмурилась и тут Таисия заметила, как крохотная слезинка скатилась по щеке старой женщины, – что-то разоткровенничалась я сегодня. Может, смерть скоро придёт за мной, раз исповедываюсь?

– Я никому не расскажу, живите, зачем смерть звать? – тихо сказала Таисия.

– Да это уже и не важно, правду Миша знает.

– Вы ему рассказали?! – удивилась Таисия.

– Рассказала, – махнула рукой Павловна, – уже сотню раз сама себя за это прокляла, да что уж теперь. Все Мишкины сроки я его поддерживала, посылки, письма, на свиданки ездила, я ведь у него одна. Вместе с Полинкой ждали его, а когда она умерла, страшно умирала, от рака, через полгода очередной Мишин срок кончился. Приехал он в аккурат на поминки, тут и радость у меня и горе, я за эти полгода сильно переживала, Полинку свою оплакивала, за столько лет вместе мы роднее сестёр стали. В этот день на фоне моих расстройств и приключился со мной первый приступ гипертонии и астмы. Белый свет потемнел, сердце, будто птица в силках билось, подумала я, что это мой последний день и смерть костлявая ко мне свои руки протянула. Вот я и выложила ему всё, как на духу, чтобы с чистым сердцем на тот свет уйти Миша сначала орал, возмущался, говорил мне, что я выдумываю. Но что-то в моём голосе или в словах убедило его, он затих и уже молча дослушал до конца мой рассказ. А смерть-то моя и отошла, врачи откачали, в больницу Миша ко мне не приходил, ребят посылал, лекарство дефицитное, гостинцы, всё, как положено. Спрашивала я их, где, мол, Миша, а они отвечали, что занят. Тут-то я и поняла, что зря ему правду выложила. Терзалась, а что теперь, слово – не воробей, вылетит – не поймаешь. Когда меня выписали, Миша заявился ко мне, пъянючий, таким я его никогда не видела, сказал, что прощает меня за смерть своей родной матери, до моей гробовой доски будет меня содержать, похоронит по-человечески, но и всё, больше со мной знаться не хочет, – и вдруг Павловна расплакалась, горько, по-настоящему, – я так и обомлела, всю мою правду он на свой лад в своей башке переделал, что отравила я всех своих ухажоров, в бегах была, с матерью его познакомилась и её на тот свет отправила, чтобы её документами завладеть. Вот тебе очередной совет – никому никакой правды не рассказывай, люди всё на свой лад переделают, ещё и презирать тебя будут. Давай-ка, девонька спать, устала я от воспоминаний, хотя и легче на душе стало. Миша был для меня светом в окне, а видишь, как получилось.

Таисия в эту ночь вообще не могла заснуть, прислушивалась к свистящему дыханию Павловны и жалела эту старую, несчастную и такую одинокую женщину.

Шли дни за днями, недели за неделями, месяца за месяцами. Как говориться, всё устаканилось, Таисия была ушами и глазами Павловны. В их дуэт вписалась учительница, Зося Марковна, теперь их уже можно было называть кооперативом единомышленников. Таисии нравилась эта спокойная, интеллигентная женщина, абсолютно не конфликтная. Она порой даже давала дельные советы не только в торговле, но и по жизни. Однажды Павловна, будучи очередной раз в плохом расположении духа, вспылила в адрес Марковны.

– До чёрта надоела твоя раздражающая вежливость, жёстче надо быть.

Но и в этот раз Марковна смогла найти такие слова, которые остудили Павловну:

– Моменто море – помни о смерти, всё суета сует, человеческое существование бренно, а духовное благородство – вечно.

И так проникновенно она сказала эти избитые фразы, что даже Павловна не нашлась, чем возразить, сконфуженно крякнула и отвернулась. Так три, абсолютно разные женщины, нашли друг друга. Четвёртой к этой компании присоединилась Мадам, как оказалось, это про неё говорила Павловна, когда обмолвилась о человеке, рождённом в противовес Таисии 31 октября. Странность была в том, что все четверо были ровно на девять лет старше одна от другой. После застолья в гостях у Марковны, когда хозяйке стало плохо от визита племянника с сыном, Мадам жила при ней. Но на рынок семечки таскала исправно, там встречалась с Таисией и Павловной. Раз в неделю женщины обязательно собирались у Марковны, эти посиделки нравились всем. Они откровенничали, делились своими переживаниями и радостями, у каждой много, чего было повспоминать. Но всему когда-то приходит конец.

Как-то утром Таисия проснулась от причитаний Павловны.