Эл М Коронон - Элохим

Элохим не знал, как ответить Дура-Делле, настолько был удивлен ее обращением. Но Дура-Делла и не ждала его ответа. Она прошла мимо. «Вот она задержала меня на какое-то время. Возможно, сама не ведая того, она спасла меня от неминуемой смерти. Быть может, впереди меня ждал камень с крыши. Или же, наоборот, из-за этой задержки я окажусь на том месте и в тот момент, где и когда с крыши свалится камень».

– Не мучай себя, Элохим. Камень уже сорвался с крыши на этой улице. Еще позавчера, и никого не убил. Второй раз упадет не скоро. Иди смело!

Это был голос Дура-Деллы. Элохим обернулся назад. Но она уже растворилась во мгле. Элохим встревожился. «Мерещится? Не схожу ли с ума?». Щипнул самого себя и двинулся дальше. Ускорил шаги. Вскоре добрался до конца улицы, свернул налево и пошел вдоль городских стен. Выйдя за город, он спустился по каменным лестницам в долину Енном, а оттуда прошел к Силоамскому пруду. Там он вышел на проторенную тропинку, которая и привела его в Царские сады.

Царские сады когда-то принадлежали его предкам, иудейским царям. Каждый из них, начиная с Давида, сажал там по дереву. Элохим также посадил дерево. На следующий день после женитьбы на Анне. Он часто приходил сюда, любил побродить между деревьями и общаться с ними. Эти тихие разговоры вносили в его душу покой и светлую радость, как ничто другое.

Он хорошо знал все тропинки. Нашел свое дерево. Уселся под ним и прислонился к стволу. Вытянул одну ногу. Положил меч вдоль нее. Откинул голову назад. Закрыл глаза. Покой разлился по всему телу. Дышалось легко.

– Элохим, ты спишь?

Он услышал мягкий добрый голос.

– Нет, – ответил Элохим.

– Есть сон. Есть явь. Еще есть то, что между ними. Глаза спят, но душа бодрствует. Ты видишь закрытыми глазами. Видишь зорче, чем наяву. Видишь ли меня?

Из темноты выступил седовласый худой старик в ослепительно-белом одеянии, чем-то напомнив Элохиму рабби Иссаххара.

– Вижу. Кто ты?

– Сам угадаешь. Ты был прав давеча, когда сказал Иосифу, что отныне у тебя нет выбора ни в чем.

– Выбор! Слово-то какое? Вроде бы понятное, но при этом таинственное.

– Как и сама жизнь. Вроде бы понятна, но в то же время таинственна. И выбор заключен в ее средоточии. Он в истоках даже самого что ни на есть малюсенького движения жизни. У Евы почти не было выбора. Ее соблазнил Змей. Ей трудно было устоять. Душа у нее смутилась. Змей был коварнее, сильнее. Другое дело Адам. Руками Евы жизнь предложила ему выбор в чистом виде. Никто на него не давил. Никто ему не мешал. Это был первый человеческий выбор. И он сделал его.

– Он любил Еву, не хотел ей отказать. Как-никак она была его женой.

– Нет. Прежде всего она приходилась ему дочерью. Она вышла из его ребра. После стала женой.

– Дочери тем более трудно отказать.

– Трудно, но возможно, а в его случае даже было необходимо. Одно маленькое движение руки изменило все, нарушило гармонию и внесло в мир столько раздора и страданий. Крупные изменения берут начало всегда с незначительных событий. Выпад Рубена – тоже незначительное событие. И оно осталось бы таким, если бы ты напал на него там, в Храме. Но ты поступил иначе. И Эл Элйон оценил твой выбор.

– Мелхиседек! Ты царь Мелхиседек! – воскликнул Элохим.

– Благословен Элохим, Сын Давидов, Богом Всевышним, владеющим Небом и Землей! И благословен Эл Элйон, давший ему Сына!

– Великое Тайное Предсказание.

– Отныне сама твоя жизнь и есть исполнение Великого Тайного Предсказания. День за днем ты проживешь Его, пока Оно не исполнится сполна. Оттого тебе и кажется, что нет у тебя ни в чем выбора. Предсказание не отменимо. Оно как мощный поток реки. Ты попал в поток.

– Но почему я?

– Ибо Он может родиться только в семье сына Давидова и дочери Аароновой.

– Кто Он?

– Сын Эл Элйона. Великий Царь и Высший Священник. Спаситель мира.

– Мессия!?

– Y’varech’cha HaShem v’Yishmerecha! [17] Да благословит тебя Бог, да хранит тебя Бог!

Мелхиседек внезапно исчез. Элохим открыл глаза. Никого не было. И он тут же уснул глубоким благотворным сном.

Анна сидела за столом одна. Стол был празднично накрыт. Иудифь, служанка-моавитянка, постаралась на славу. На столе горели свечи. Но праздничная менора оставалась не зажженной. Только глава семьи мог зажечь восьмисвечие в день Хануки. «Где же ты, Элои?». Анна не выдержала, встала из-за стола и начала тревожно ходить по комнате.

Вернулся Иосиф. Анна тут же стала допрашивать его:

– Ну что, Иосиф? Нашел его?

– Нашел.

– Слава Богу! Где он? Почему вернулся без него?

– Он ушел. Оставил коня.

– Коня?! Зачем? Куда ушел?

– Не знаю. Сказал, чтобы ты не беспокоилась.

– Не беспокоилась!? Боже мой!

Анна безутешно зарыдала. Отошла от Иосифа. Опустилась на стул. Достала платок.

– Он ушел навсегда. Больше не вернется.

– Анна, милая, не плачь. Он вернется. Увидишь.

Анна отрицательно помотала головой.

– Нет. Не вернется. Знаю его.

Она действительно и знала, и чувствовала своего мужа. За двадцать лет совместной жизни она научилась понимать его как никто. Могла угадывать его мысли с полуслова, с одного взгляда, с одного жеста и предвидеть его поступки. Она любила его безмерно и была благодарна судьбе за Элохима. Только бесплодие омрачало их семейное счастье. Но они всегда жили надеждой. Утешали себя тем, что дети иногда рождаются поздно. Как у Авраама и Сарры. Годы проходили. Надежда медленно увядала, уступая место тихому смирению. В бесплодии каждый в глубине души винил себя.

– Он винит себя. Ему стыдно смотреть мне в глаза. Нет, он не вернется.

– Анна, он не сказал, что уходит навсегда.

Анна вытерла глаза, поцеловала деверя и ушла наверх в свою комнату. Пришла Иудифь помочь ей укладываться на ночь.

– Госпожа, не гоже плакать. Праздник ведь. Вы сегодня даже забыли повязать новый платок на голову.

Анна от злости внезапно вскипела.

– Какой еще платок? О чем ты? Забирай его себе и оставь меня в покое!

– Не я же виновата, что Господь закрыл Вам утробу? [18] Ср. “And Judith her handmaid said unto her: how long humblest thou thy soul? The great day of the Lord hath come, and it is not lawful for thee to mourn: but take this headband, which the mistress of my work gave me, and it is not lawful for me to put it on, forasmuch as I am an handmaid, and it hath a mark of royalty. And Anna said: Get thee from me. Lo! I have done nothing (or I will not do so) and the Lord hath greatly humbled me: peradventure one gave it to thee in subtlety, and thou art come to make me partaker in thy sin. And Judith said: How shall I curse thee, seeing the lord hath shut up thy womb, to give thee no fruit in Israel?”. – The Book of James – Protevangelium. 2:2.

Иудифь ушла. Анна подошла к окну, которое выходило в сторону Храма. Упала на колени. Прислонилась головой к подоконнику. Слезы текли по щекам. «Господи, помоги! Он не виноват. Верни его домой! Невредимым». Она молилась долго, безмолвно. Потом встала, спустилась вниз и прошла в сад. Там она села под свое любимое лавровое дерево и незаметно для себя уснула.