Вячеслав Малых - Китайский дневник

Я поблагодарил Манфу и помчался на велосипеде в обратном направлении. Было уже за полдень, а путь предстоял неблизкий.

Приложение 2

Две страницы склеены, но сквозь бумагу при хорошем освещении можно разглядеть цветную фотографию размерами 10 на 15 см. На фотографии видны контуры лица, вероятно, женского, хотя на голове у человека нет волос. За плечами человека видна верхняя часть подушки и металлическая спинка кровати. Ниже очень тонкой и оттого, кажется, слишком длинной шеи выступают обтянутые кожей ключицы. Виден пожелтевший ворот ночной рубашки с маленькими пандами на зелёных бамбуковых стволах. Глаза человека окружены тёмно-сиреневыми кругами, а нижнюю часть очень бледного лица видно плохо, потому что по нему размазано мутное пятно ‒ клей или краска. Пятно, похоже, пытались убрать, но вместе с ним стёрли и часть лица.

Оборотная сторона фотографии заполнена отрывистыми буквами (почерк не Александра), которые, если смотреть на просвет, складываются в следующие слова:

Приветики, Сажа-сан (да, я помню, что это по-японски, а ты у нас какбэ кетаяц ☺. Ну мне всё равно так больше нравится). Как и договаривались на прошлом партизанском совете, шлю тебе моё больничное селфи. Мама распечатала фотку, и я на ней пишу (в смысле не на маме, а на фотке). По правде, если бы не обещала, не прислала бы. Я бледная поганка. Ну, без волос ты меня уже видел, я маму заранее попросила меня побрить… Короче, мне стало легче, белогвардейцы выпустили из плена на день, мама повезла меня на прогулку. Ехали по центру, и в витрине были манекены. Пока были в пробке, я долго смотрела на один, почти без одежды (манекен без одежды, а не я). Гладкий пластиковый череп, углубления на месте глаз. Моё отражение маячило в стекле и накладывалось на манекен. Я почти поверила, что мы с ним – одно и то же. Теперь, когда смотрюсь в зеркало, вижу не себя, а его. Белый-белый лысый манекен с тенями вместо глаз. Я манекен, Сажа-сан. Не люби меня больше.

Светлячок

Последние строки, едва уместившиеся на оборотной стороне фотографии, расплываются.

1

Добравшись до отеля, я попрощался с хозяйкой (она, в лучших традициях китайского гостеприимства, дала мне в путь рисовый хлеб, ею же самой испечённый), забрал рюкзак и, уточнив, как мне выйти на дорогу, ведущую в горы, отправился на поиски загадочного дома. Мой путь лежал через весь старый город Дали, мимо туристических кафе и лавок с сувенирами, мимо банков и исторических зданий, внешний вид которых заметно портила недавняя реставрация, уничтожившая ощущение подлинной древности. Старый город был заключён внутри крепостных стен, правильным четырёхугольником обступивших средневековые улицы и дома.

Стояла зима и было прохладно, но туристы встречались в изобилии, в том числе иностранцы. В Дали вообще много иностранцев – настолько, что одна из главных улиц даже названа в их честь – Проспект чужеземцев . Старый город Дали – место, действительно, колоритное и запоминающееся, хотя чересчур «отуристиченное», на мой взгляд. Мне больше нравятся менее «цивилизованные» местечки, где можно увидеть настоящую жизнь, не подкрашенную плодами туриндустрии.

Я шёл быстро, и старый город струился мимо меня пёстрым потоком стен, деревьев и лиц. Выйдя через противоположные врата, каменные и массивные, снабжённые приплюснутой сторожевой башней, я перешёл через оживлённую трассу. Местность стала заметно возвышаться, брусчатка словно сама кидалась под ноги. То и дело попадались школы с сохранившимися со времён культурной революции лозунгами, жилые здания и отели, теснившиеся у подножия гор. Горы, действительно, были очень близко, серо-синими стенами возвышаясь над домами. Горы Цан весьма примечательны: их контуры напоминают симметричные треугольники, возвышающиеся один над другим, так что складывается впечатление, что горы возносятся циклопическими пластами, и каждый новый, более объёмный пласт, повторяет контуры предыдущего. В облачную погоду горы похожи на череду сине-серых теней, возвышающихся над городом, а тёмные облака сливаются с их вершинами, повторяя причудливый контур, так что кажется, что горы бесконечно высоки.

Покинув, наконец, пределы города, я вошёл в неухоженный лес, где субтропические растения, бледные и жалкие зимой, терялись в чаще сосновых ветвей. Тропа вела вверх, и вскоре я оказался на территории старого китайского кладбища, где ветхие каменные надгробия, испятнанные лишайником, проглядывали сквозь заросли, как кривые великаньи зубы, и унылой вереницей сползали по склону горы.

В Китае всё сосуществует по соседству: туристическая тропа и кладбище, магистрали и грядки, чайные плантации и заводы, люди и домашний скот. В этой перенаселённой стране, кажется, совсем не осталось необжитых территорий, но на поверку эта догадка оказывается неверна: здесь всегда можно найти уединённое местечко, потому что китайцы – великие коллективисты, они не ходят поодиночке и избегают безлюдных мест, поэтому их либо сразу очень много, либо совсем нет ни души. На заброшенном кладбище в тот день не было людей, только в самом начале я встретил небольшую группу пожилых китаянок, совершавших оздоровительный променад.

Тропа петляла между надгробий, порою сливалась с руслом пересохших горных ручьёв, порой разветвлялась, но неизменно вела наверх. Подъём был достаточно крутым, но из-за обилия корней и камней не очень сложным. Временами тропа расширялась и становилась лестницей, сложенной в незапамятные времена из едва обтёсанных булыжников. Только лестница и напоминала о том, что когда-то здесь проходил более популярный маршрут, утративший своё значение с появлением канатной дороги. Но ехать на подъёмнике я счёл неспортивным и дорогим способом, да и верхняя станция находилась на значительном удалении от того места, куда я планировал попасть сегодня до наступления ночи.

Вскоре стали попадаться первые пятна снега, мокрого и некрасивого. Потом пятна разрослись в целые полянки, а на ветвях заблестели тяжёлые белые комки. Между тем свет солнца, невидимого за плотной завесой облаков, становился всё тусклее, надвигались ранние январские сумерки. В пять вечера, когда в густом лесу стало темно, я добрался до первого молельного домика, каких множество в горах Цан. Покатая крыша домика была густо заснежена, на пороге образовался мокрый сугроб, а внутри, как в тёмной нише, виднелась облупленная статуя буддийской богини. Второй такой домик был жилищем для статуи воина. Было видно, что места эти посещаются не так часто: на полу скопился ворох сосновых игл, а огарки сандаловых свечек давно сгнили.