Мирослав Селенин - Психоделическая сублимация

Просочившись сквозь ткань и попав в ярко освещенный коридор, Корански огляделся по сторонам:

– Маруш, ты здесь? Я знаю, что ты здесь! Выходи или я устрою тебе небывалую взбучку.

Так как ответа не последовало, Корански прополз чуть дальше и попал в освещенную торшером спальню. На огромной кровати лежала миловидная женщина, которую Корански сразу узнал не столько по описаниям мэтра Пастикуло, сколько по навечно застывшему в ее широко открытых глазах выражению ужаса и печали. Женщина в упор смотрела на него, Корански, и, казалось, совсем не замечала удобно устроившегося у нее между ног наглого Маруша, представлявшего из себя два перепончатых крыла с прилепленными к их основанию парой выпученных глаз и чем-то отдаленно напоминающим комариный хоботком.

– Так вот, оказывается, где ты пропадаешь?!– позеленев от гнева, закричала неполноценная гусеница Корански.

Женщине показалось, что воздух в комнате стал намного холоднее. Мурашки дурного предчувствия пробежали по ее телу.

– Кто здесь? Прошу вас, уходите! – не видя в упор ни одного из незванных гостей и к тому же не чувствуя тяжести горделиво восседавших на ней пары перепончатых крыльев, в исступлении закричала женщина. – Я больше не в силах это переносить!

– Как ты нашел меня, Корански, – захлопал крыльями застигнутый врасплох бедолага Маруш, – неужели наши стрекозогусеничные собратья выдали меня?

– Какое это имеет значение! Ты предал меня! Ты имел наглость уверять меня, что улетаешь в клеверную долину подышать свежим воздухом и посмотреть на игры гигантских бабочек, а сам… сам… – из всех щелей узловатого тела Корански забрызгала желтая жидкость.

– Не надо брызгать слюной, дорогой, ты ведь прекрасно знаешь, что несмотря ни на что, я всегда возращаюсь на место – ведь мы с тобой, – на глаза “пары крыльев” навернулись слезы, – ведь мы с тобой…

– Одно целое, правда? – вторила Марушу его полупрозрачная гусеничная половина Корански.

– Конечно, – ответил Маруш и, легко взмахнув крыльями, быстро перенесся на изначально уготованное ему природой место, расположенное на спине Корански.

Две половинки слились в одно целое.

– Вот так-то лучше, – удовлетворенно крякнул не то Корански, не то Маруш.

– Никаких обид?

– Нет. Но при одном условии.

– Каком?

– Нам надо раз и навсегда покончить с этим, – гусеница Корански многозначительно вытянулась в направлении забившейся в угол кровати насмерть перепуганной женщины.

– Нет никаких проблем. Она меня больше не интересует. И вообще все эти люди – странные существа, – отозвалась верхняя половина Маруша Корански.

– Тогда за дело.

– Начинай.

Сломленная долгой борьбой со сном и, как обычно к утру, успокоившаяся женщина, закрыла глаза и, умиротворенная, увидела во сне вернувшегося из командировки ее любимого и ненаглядного мужа. Она хотела было подняться с постели и поприветствовать его, как вдруг он неожиданно накинулся на нее и, вынув из-за пазухи полиэтиленовый пакет, надел ей через голову и, улыбаясь, долго смотрел, как, задыхаясь, она засыпает наверное одним из самых крепких в ее жизни снов…

Дождавшись, когда женщина заснула, Маруш и Корански – точнее, Маруш Корански осторожно, чтобы не разбудить ее, надвинул ей на лицо подушку и, взгромоздившись сверху, абсолютно дурацким, хоть и мало кем различимым голосом, запел:

Спи, моя радость, усни.

В небе погасли огни.

В Геенне Огненной сильнее прежнего разбушевался огонь. Мир содрогнулся. Птицы на мгновение прекратили свой утренний щебет.

Вечером следующего дня одухотворенный и как будто заметно помолодевший Маруш Корански вновь предстал перед пронзительным взором Пастикуло.

– Мэтр, я могу отвлечь Вас еще на несколько минут?

Единственный глаз бородатого циклопа сузился до щелки, напоминавшей бойницу:

– Я вижу, Маруш Корански, ты окрылен, а, значит, воспринял мои вчерашние рассуждения не как…

– Шутку, мэтр, и не как притчу, а как руководство к действию. И вот результат – как видите, мы снова вместе с моей прекрасной половиной!

– Что ж, сын мой, она действительно прекрасна, за что, кстати, и можно выпить…

– Не нарушая добрых традиций – абсента, отец Пастикуло?

– Абсента, Маруш Корански, абсента. Вы очень гармонично смотритесь вместе!

– Спасибо, мэтр. Теперь, я надеюсь, моя вторая половина едва ли когда-либо покинет меня, ибо…

– Ты уничтожил следствие?

– Да, и теперь мне осталось докопаться до первопричины.

– И ты хочешь, чтобы я тебе в этом помог?

– Мэтр, я в который уже раз поражаюсь вашей прозорливости.

– Хорошо. Но давай выпьем сначала за твои крылья! И да не будут они более никогда обрезаны!

– И за вашу бороду, мэтр Пастикуло! И да пусть она растет вечно, орошаемая абсентом!

АЛЬ ЗАРАН – СОЧИНИТЕЛЬ

Далеко в лесу, на берегу замшелого пруда, то ли в доме, похожем на избушку, то ли в избушке, похожей на дом, в тиши и уединении проживал Аль Заран, сочинитель. Никто не знал и не помнил, как давно поселился в этих Богом забытых местах странный и увлеченный исключительно писательством человек. Разве что кто-то из птиц, зверей или молчаливых рыб, соседей Аль Зарана, мог бы поведать непростую историю его жизни. Но все они, эти теплокровные и не очень создания, словно сговорившись, при одном упоминании этого словно отмеченного проклятием имени либо улетали, убегали, уплывали, либо просто отходили в сторону, многозначительно давая понять, что для обитателей магического леса тайна личности Аль Зарана – тема запретная. И только вредная росомаха без имени и дешевая гулящая девка из близлежащей деревни заходили иногда в дом Аль Зарана, сочинителя, и позволяли себе некоторые вольности в отношении неординарного хозяина.

А то, что Аль Заран был личностью неординарной, поверьте, видно не только из его произведений, которые вы наверняка читали, а если нет, то скоро, безусловно, прочтете, но и по его внешности и, если так можно выразиться, манерам. Аль Заран был высок, сутул, лыс и худощав, а манеры, о которых я упомянул чуть выше, отсутствовали у него напрочь. Что же до его творчества, то об этом стоит сказать особо. Порой оно уводило сочинителя в такие дебри, то даже дремучий лес, в котором он обитал, мог показаться оживленной улицей города или известным на весь мир курортом. Да, творчество его было запутано, чудовищно, а временами и натуралистично. По существу говоря, Аль Заран не был писателем, он был именно сочинителем, создающим свой собственный ирреальный мир.

В этом мире роль человека была низведена до роли инфузории в ходе эволюционного процесса. А остающееся многим непонятным огромное пространство, порожденное человеческой фантазией и населенное мириадами небывалых существ, представлялось Аль Зарану не чем иным, как истинным воплощением Вселенной. И каждый раз, садясь за комьютер, он заполнял этот ирреальный мир какой-нибудь очередной малопонятной частицей фантазийного вещества. А поскольку мысли самого Аль Зарана по большей части были окрашены в черный цвет, то мир, который он воссоздавал в своем творчестве и активно навязывал читателям, был миром таких чудовищ, греха и порока, как если бы Ад мог существовать на Земле, а не на небесах.