Михаил Широкий - Бег в темноте

В первые мгновения, едва лишь увидев эту причудливую, казалось, сцепившуюся намертво пару и ещё не разобравшись как следует в происходящем, приятели, как будто успокаивая себя и не решаясь поверить во что-то слишком скверное, сочли, что явившееся их глазам любопытное зрелище – это, скорее всего, обычное, банальное выяснение отношений между повздорившими, чего-то не поделившими собутыльниками, в ходе которого один из них, неизмеримо более крупный и сильный, без труда одолел пожилого, мизерного по сравнению с ним соперника, причём, увлёкшись и немного не рассчитав своих сил, так измочалил и замордовал его при этом, что тот, по-видимому, находился уже при последнем издыхании, о чём красноречиво свидетельствовал его жалкий, весьма потрёпанный вид.

Но вот спустя минуту-другую, видимо, утомившись или же просто наскучив этой безобразной брутальной забавой, торжествующий победитель напоследок приподнял повыше находившееся в полной его власти, изрядно помятое им и бессильно повисшее на его руках неподвижное тело, несколько секунд подержал его в таком положении, а затем швырнул на землю, себе под ноги. Оно с неприятным глухим стуком шлёпнулось на тротуар и осталось лежать недвижимым, ни разу не шелохнувшись и не подавая ни малейших признаков жизни. Не рассмотрев как следует или глядя издали, можно было принять его за ворох старого грязного тряпья, выброшенного за ненадобностью кем-то из жильцов соседнего дома прямо на улицу, под ноги прохожим.

Но Никита и Егор, невольные свидетели этой странной, по-прежнему не совсем понятной им сцены, знали наверняка, что эта распростёртая на асфальте бесформенная куча ветхой рвани – живой человек. Или, может быть, уже не живой? Эта зловещая мысль, похоже, пришла им в голову почти одновременно, так как они вдруг обменялись выразительными, тревожными взглядами и, очевидно, поняли один одного без слов, прочитав на лицах друг друга то, что поразило и взволновало в этот момент их обоих.

Ещё несколько секунд длилось напряжённое молчание, после чего Никита, проглотив внезапно вставший в горле комок, чуть слышно вымолвил:

– Это чё за хрень?

Егор не ответил, неотрывно и хмуро глядя на противоположную сторону улицы и слегка покачивая чуть склонённой головой.

– Что он делает? – снова прошептал спустя мгновение Никита, недоумённо и опасливо вглядываясь в огромный тёмный силуэт незнакомца, отчётливо вырисовывавшийся в сиянии уличных фонарей и теперь, на довольно незначительном расстоянии, казавшийся ещё более внушительным и мощным.

– Ничего, – откликнулся Егор, осклабясь и сдвинув брови к переносице. – Он уже сделал! И ещё кое-что может сделать, если мы сейчас же не уберёмся отсюда подобру-поздорову, а продолжим торчать здесь, как придурки, на виду…

Однако им не суждено было уйти незамеченными. Егор ещё договаривал свою фразу, когда неизвестный, словно ощутив наконец прикованные к нему сосредоточенные взоры или же чутким ухом уловив в разлитой вокруг мёртвой тишине едва слышные, шепчущие голоса приятелей, внезапно приподнял голову и медленно повернул её в их сторону. Лица его при этом, как и прежде, не было видно – оно терялось в глубине широкого, опадавшего складками на плечи капюшона, – но друзья ни секунды не сомневались, что его глаза устремлены сейчас на них, что он прекрасно видит их, как и они его, в ярком, почти дневном свете, заливавшем перекрёсток, что он, вероятно, уже думает о них, случайных очевидцах его тёмных ночных дел…

– Всё! Опоздали! Он засёк нас… – скрипнул зубами Егор, сделав досадливый жест и невольно отступив на шаг назад.

Несколько мгновений они, неподвижно стоявшие на противоположных сторонах улицы, разделённые лишь пустой проезжей частью, смотрели друг на друга в упор: с одной стороны – широкоплечий двухметровый великан в длиннополом чёрном балахоне, тяжёлой громоздкой глыбой возвышавшийся над простёртым у его ног растерзанным, изломанным – очевидно, уже бездыханным – телом старого бродяги; с другой – взволнованные, растерянные, затаившие дыхание путники, всё более отчётливо осознававшие, что они нежданно-негаданно попали в какую-то крайне неприятную историю, которая ещё неизвестно чем для них закончится, и чувствовавшие, как в их замершие сердца понемногу проникает холодный, липкий страх…

Первым опомнился Егор. Он коротко выдохнул, отступил ещё на шаг и, почти не разжимая губ, проронил:

– Уходим.

Однако Никита не двинулся с места. Распахнув глаза и чуть приоткрыв рот, он, точно заворожённый, продолжал, не отрываясь, смотреть на незнакомца и никак не отреагировал на призыв товарища, будто не услышал его.

Тогда Егор тряхнул его за плечо и, повысив голос, прошипел:

– Чё встал-то? Заснул, что ли? Валим отсюда, пока не поздно!

И только после этого Никита медленно, точно с усилием, отвёл глаза от высившегося на противолежащем тротуаре чёрного человека, – также, по-видимому, не спускавшего с него взгляда, – и, нахмуренный и задумчивый, поплёлся следом за устремившимся вперёд спутником. Но, отойдя на несколько десятков метров, не выдержал и бросил через плечо испытующий, исполненный тревожного ожидания взгляд.

Таинственный незнакомец по-прежнему неподвижно, словно в глубоком раздумье, стоял на месте, у стены дома, величественно и грозно возвышаясь над искалеченным и раздавленным им, так же неподвижно скорчившемся на асфальте злополучным бомжом. И только голова его, скрытая огромным капюшоном, очень медленно, почти неуловимо для глаза, поворачивалась вслед стремительно удалявшимся путникам, как если бы он неотступно следовал за ними пристальным, всё видящим, ничего не упускающим из виду взором.

Поняв, что неизвестный, без сомнения, смотрит им вслед и не теряет их из поля зрения, Никита нахмурился ещё сильнее и, обернувшись к напарнику, коротко сообщил:

– Таращится.

– Пускай таращится, если ему так хочется, – процедил сквозь зубы Егор, глядя из-под насупленных бровей на высившиеся впереди, по правую сторону Минской улицы, толстые башнеобразные девятиэтажки, аналогичные той, которую друзья только что оставили позади и возле которой остался стоять, провожая их долгим неотрывным взглядом, чёрный исполин.

Никита протяжно вздохнул и с тревогой в голосе и в выражении лица произнёс:

– Лишь бы он не погнался за нами.

Егор ничего не сказал, только ещё больше насупился и ускорил шаг.

Никита последовал его примеру, и меньше чем через минуту они достигли следующей поперечной улицы – Шмидта. Перейдя её, они, не говоря ни слова и лишь обменявшись быстрыми понимающими взглядами, остановились и обернулись назад. Им не терпелось удостовериться, стоит ли ещё неизвестный, наподобие монолитной глыбообразной статуи, на прежнем месте, рядом с бездыханным бродягой, упорно и зорко глядя им вслед; или, быть может, он решил наконец убраться с места преступления и затеряться без следа в ночной тьме; или же – чего они опасались больше всего – он преследует невольных свидетелей его тёмных и страшных дел, чтобы поступить с ними примерно так же, как он у них на глазах поступил с несчастным стариком, превращённым им в бесформенную, растрёпанную груду хлама, лишь весьма отдалённо напоминавшую очертания человеческого тела.