Михаил Широкий - Бег в темноте

То, что они увидели, подтвердило худшие их ожидания. Незнакомец не стоял больше застывшим на месте бездушным истуканом и не исчез бесследно в тёмных городских закоулках, на что в глубине души надеялись приятели. Третье, самое нежеланное и тревожившее их предположение оказалось, к сожалению, самым верным: он шёл за ними следом. Неторопливой, размеренной, важной поступью, будто прогуливаясь, он пересекал по пешеходному переходу Минскую улицу, понемногу приближаясь к широкому, окаймлённому длинными полосами пожухлой осенней травы тротуару, на другом конце которого замерли не на шутку обеспокоенные и озадаченные путники, не сводившие внимательных, насторожённых глаз с двигавшейся в отдалении высокой статной фигуры в долгополом чёрном одеянии.

– Он идёт за нами, – слабым, чуть подрагивающим голосом произнёс Никита, едва шевельнув побелевшими губами.

– Ты поразительно наблюдателен, – криво усмехнулся Егор, пристально и напряжённо глядя на неизвестного и как будто ожидая чего-то. – Он действительно идёт… и действительно за нами! – прибавил он через мгновение, увидев, что тот, пересекши мостовую и достигнув тротуара, повернул в их сторону.

Никита при виде этого инстинктивно отшатнулся назад и, бегло оглядевшись кругом, словно в поисках помощи и защиты, глухо пробормотал:

– Драпать надо.

– Да нет, не надо, – негромко, но твёрдо сказал Егор. – Это крайнее средство мы прибережём напоследок. А пока что будем идти как ни в чём не бывало, будто ничего не случилось. Типа мы ничё не видели, ничё не знаем, нам ни до чего нет дела. Пусть он видит, что мы совершенно спокойны, ничего не боимся и нормальным, ровным шагом идём себе куда нам надо.

Последние слова он договаривал уже на ходу, круто повернувшись спиной к маячившей невдалеке крупной чёрной фигуре и бодрой, энергичной, но не слишком торопливой походкой двинувшись вперёд, по убегавшей в бесконечную тёмную даль и терявшейся там прямой ленте тротуара.

Никита же ещё раз взглянул на незнакомца, непринуждённо и спокойно шествовавшего по их следам, затем метнул быстрый взгляд на скорченное, безжизненное тело злосчастного бомжа, маленьким грязно-серым пятном выделявшееся в дальнем углу перекрёстка, и, словно что-то сообразив, не медля больше ни секунды, поспешил следом за другом.

– Да-а, – протянул он, поравнявшись со спутником и стараясь идти с ним в ногу, – теперь и я готов признать: поспешили мы уйти с вечеринки. Пожалуй, лучше б задержались чуток… или вообще остались на ночь.

Егор вновь невесело усмехнулся.

– Вовремя ты это признал. Очень вовремя! Как говорится, когда жареный петух клюнул… А впрочем, ты ещё можешь вернуться,– с сарказмом заметил он, пародируя подобный совет, данный ему приятелем не так давно.

– Нет уж, благодарю, – поёжившись, как от холода, промолвил Никита. – Я уж постараюсь как-нибудь до дому доковылять. Нам идти-то тут осталось всего ничего, несколько кварталов.

Да, да, – задумчиво проговорил Егор, проводив глазами блестящую серебристую иномарку, с шумом пронёсшуюся мимо. – Если только нам удастся пройти эти несколько кварталов…

После этих слов они многозначительно поглядели друг на друга, а затем, на этот раз не останавливаясь и не замедляя шага, обернулись.

И сразу же разглядели того, кто внушал им всё большую тревогу и, – в чём они пока не хотели признаться себе, – страх. Он находился в этот момент на том самом месте, которое они покинули минуту назад, – на пересечении улиц Минской и Шмидта. Его необыкновенно впечатляющая, монументальная фигура, облачённая в долгополый, почти до пят, чёрный балахон, несколько напоминавший монашескую сутану, на мгновение отчётливо обрисовалась в свете стоявших на перекрёстке фонарей, а затем, продолжая следовать по пройденному друзьями пути, погрузилась в застывшую над тротуаром смутную сероватую мглу, образованную смешением ночной тьмы и уличного освещения. Он по-прежнему никуда не торопился и шёл размеренным, даже как будто немного ленивым шагом, чуть вразвалку, словно матрос по палубе, едва заметно покачиваясь и точно кивая кому-то головой, слегка размахивая длинными, едва не достигавшими колен руками и выбрасывая далеко вперёд такие же длинные мощные ноги, обутые – теперь, при ходьбе, это можно было разглядеть – в массивные, полувоенного образца ботинки огромного размера, с толстой подошвой и тупыми, почти квадратными носами, тяжело и глухо стучавшие по асфальту.

Не зная, куда и зачем идёт этот необычайно рослый и плотный, довольно причудливо одетый ночной путник, можно было, пожалуй, принять его за человека, не сумевшего этой ночью заснуть и решившего от нечего делать прогуляться немного по пустой улице, подышать свежим воздухом. Или же, взглянув на его слегка раскачивавшуюся, будто колеблемую ветром фигуру и неспешную, не совсем твёрдую походку, можно было также предположить, что малость подгулявший товарищ возвращается домой после какого-то весёлого мероприятия, с усилием передвигая ноги и с трудом неся на плечах отяжелевшую голову, которую, наверное, он не прочь был бы поскорее уронить на подушку. И, уж конечно, вряд ли кто-нибудь, ничего не знавший о предшествующих событиях и впервые увидевший этого неторопливо, спокойно и вроде бы беззаботно прогуливающегося верзилу, мог бы подумать, что всего несколько минут назад буквально в двух шагах отсюда он – сомнений в этом у приятелей оставалось всё меньше – совершил жестокое, хладнокровное убийство, беспощадно расправился с другим человеком (пусть это был всего лишь бомж, но всё-таки какой-никакой человек) и теперь преследует по пятам случайных свидетелей преступления, чтобы разделаться с ними по-свойски…

– Ну и громила! – проговорил Никита, недоумённо покачивая головой. – Отродясь не видал такого! Метра два в нём, наверно…

– Если не больше, – отозвался Егор, напряжённо, словно в поисках чего-то или кого-то, всматриваясь вдаль. – Мы пока что видим его на расстоянии, и он кажется нам меньше, чем на самом деле. Но вот когда он подойдёт к нам поближе… может быть, даже вплотную… тогда мы действительно сможем оценить его по достоинству, какой он есть в натуре.

– Типун тебе на язык! – проворчал Никита, передёрнув плечами. – Не хочу я смотреть на него никак: ни издали, ни тем более вблизи. Пропади он пропадом!

Егор мрачно осклабился.

– Очень его волнует, чего ты хочешь, а чего нет… И пропадом он вряд ли пропадёт, – можешь не надеяться. Он, по всему видать, напористый парень. Пока не сделает своего дела, похоже, не успокоится.

– Какого ещё дела? – удивлённо, будто не понимая, уставился на друга Никита.

Егор покосился на него и отчётливо, с расстановкой произнёс: