Андрей Сазонов - В плену у таежной легенды

– Да, считай, каждый день похаживаю.

– А не страшно одному?

– А чего бояться-то? – усмехнулся старик.

– Как чего? А зверей? Волков, медведей? Вы их не боитесь?

– Если чего и нужно бояться в тайге, так это точно не зверей, в наших местах, по крайней мере, – таинственным тоном произнёс старик.

– А чего? – в один голос спросили Катя и Света.

– Есть много других вещей, более опасных, чем хищники, – старик уклонился от ответа.

– Не говорите загадками, Антипыч. Так кого же больше всего нам стоит опасаться в тайге? – потребовал прямого ответа Сергей.

– Саму тайгу…, – торжественно произнёс старик.

– Тайгу? Но почему? – Сергею стало смешно, его пытливый ум не допускал ничего таинственного и сверхъестественного, поэтому всему искал рациональное объяснение.

– Потому, что она охраняет свои тайны, – тихо прошептал старик.

И точно, словно в подтверждение его слов, вдруг откуда-то налетел сильный порыв ветра, обдав путников пронизывающим холодом. Он как будто нес с собой не то предупреждение, не то неведомую угрозу.

Почувствовав беспокойство, Витька с Петькой переглянулись. Ход беседы им не понравился. Ещё свежо было в памяти первое знакомство с проводником, их первый неприятный разговор с Антипычем и тут он снова поднимает эту тему. Создавалось впечатление, что старик хочет их запугать, но зачем? Набивает себе цену? От денег он отказался, а на его лидерство и так никто не претендует, все относятся к старику, по крайней мере, с уважением. Тогда зачем? Ответа не было.

– Я не знаю, что вы этим хотите сказать, Антипыч, – начал сердиться Сергей, – но я не верю во всякую сверхъестественную чушь, поэтому или говорите прямо, или… не пугайте народ.

– А вот тут Вы не правы, Сергей. Нельзя всё непонятное вот так сразу отрицать. Ведь в этом что-то есть, – романтическая натура Кати заставила её заступиться за старика.

– Катя права, – поддержала девушку Светлана, – ведь не зря люди рассказывают о разных чудесах, происходящих в лесу. Просто так не придумывали бы. Есть нечто, чего мы не знаем.

– Моя бабка мне рассказывала один случай, – вступил в дискуссию Витька, – жила у них в деревне одна девушка, и звали её Таней. Вот как-то раз пошла она с остальными женщинами в лес за ягодами и незаметно отдалилась от остальных. Вдруг в лесной чаще ей послышался плач ребёнка. Она пошла на звук, но звук всё удалялся и удалялся, и Таня уходила всё глубже и глубже в лес, пытаясь угадать, кого из соседских ребятишек занесло в такую глухомань. Вдруг, после долгих блужданий по лесу, она вышла на поляну и увидела молодую женщину с грудным младенцем на руках, который громко плакал. Женщина сидела на пне и смотрела на Таню.

– Господи, да кто же… – только и успела сказать Таня, машинально перекрестившись, как и женщина и ребёнок исчезли прямо на глазах, растворились, будто и не было вовсе. Конечно, можно представить, сколько страха она испытала, но, самое главное, она уже не знала, как вернуться назад и в какую сторону надо идти. Таня заблудилась. Потом уже, знающие люди говорили, что её присмотрел лесной хозяин. Он-то и завёл её в самую глушь.

– Её так и не нашли? – после непродолжительного молчания спросила Света.

– Нашли, – вздохнул Виктор, – через неделю. Она-то всё это и рассказала, только изменилась очень: стала сторониться людей, не отвечала на вопросы, всё время о чём-то думала, стала сама не своя, как будто ей что-то такое открылось, что и жить незачем стало. Через месяц она умерла. Кстати, врачи так и не смогли установить причину смерти.

– Да-а, дела, – протянул Толик.

– А мой дед рассказывал такой случай, – начал вспоминать Петька, – когда он был ещё молодой, то ходил на танцы в соседнюю деревню за семь километров, так что после танцев возвращался домой уже под утро. Дорога шла всё время по лесу и в одном месте, выходила прямо к излучине реки и какое-то время шла вдоль реки, потом опять уходила в сторону. И как раз в том месте был глубокий омут, так что мужики ходили в то место ловить сомов, но купаться побаивались. А рядом с омутом, наклонившись к самой воде, росла плакучая ива, такая большая, что макушкой доставала почти до середины реки. И как-то раз, дед шёл после танцев, немного навеселе, прошёл лес, вышел к реке, и пошёл дальше, как ему показалось. Дошёл до дома, вошёл в хату, снял сапоги, жилетку, рубаху и залез на печку. Лёг на лежанку, перекрестился, как обычно перед сном и только хотел повернуться на другой бок, глядь, а он не на печи лежит, а на иве, на ветках, почти у самой воды, как раз около омута, стоило немного повернуться, и поминай, как звали. Дед потихонечку, едва попадая зуб на зуб от страха, сполз с ивы, надел сапоги, подхватил рубаху с жилеткой, и что есть духу, припустил до дому. Старики потом говорили, что это его нечисть на иву затащила.

– А мой отец, – подхватила эстафету Светлана, – рассказывал такой случай. Жил он тогда на Смоленщине и было это где-то в конце шестидесятых, не то в начале семидесятых годов. Был он механизатором. И летом они выезжали на полевые работы за несколько километров от дома. Работали от зари и до темна. И после работы, чтобы не гонять технику лишний раз, рабочих забирал «Газик» и развозил по домам. И вот как-то раз так случилось, что машина сломалась, и рабочие несколько дней ходили домой пешком за несколько километров. Однажды отец замешкался и отстал от своих. Дело было уже за полночь, ярко светила Луна, и отец не торопясь шёл домой. Дорога, большей частью шла лесом, но были иногда и полянки. И вдруг, на одной из таких полянок, отец увидел костёр, подходя ближе, он заметил, что у костра сидело много народу, они пели песни, плясали, пили водку, короче говоря, веселились от души. Отец подумал сначала, что это цыгане, у них была смуглая кожа.

– Но странно, – подумал он, – цыгане появляются обычно весной или осенью, чтобы заработать: кому-то огород перепахать, кому-то весной картошку посадить, цыганки гадали, продавали сладости детям. А тут не видно ни кибиток, ни коней, ни гадалок в ярких цветастых юбках. И только он хотел пройти мимо, как его окликнули, самый старший из них его заметил и жестами пригласил подойти к костру. Отказаться было неудобно, и отец подошёл к шумной компании. Они пригласили его посидеть с ними, налили рюмку, другую, стали петь песни, выпили ещё, короче говоря, дым шёл коромыслом, гуляли так ещё часа два. Но тут в соседней деревне прокричали петухи, и папа вспомнил, что через несколько часов опять надо идти на работу и стал собираться домой. Ему налили ещё «на посошок», но удерживать не стали, а веселье дальше пошло своим чередом. Петухи пропели ещё раз и ещё, и когда папа, выходя с полянки на дорогу, оглянулся назад, то с ужасом обнаружил, что нет ни людей, ни костра, и вообще ничего такого, что хоть немного напоминало бы о гулянке, которая так бурно шла ещё три минуты назад. Хмель, как рукой сняло, всю оставшуюся дорогу отец бежал домой бегом, боясь оглянуться. На следующий день оказалось, что это была ночь перед Иваном Купалой, когда вся нечисть гуляет, а на том месте, где была гулянка, раньше стояла православная церковь, но ещё в тридцатых годах её снесли. Кстати, папа с друзьями на следующий день специально ходили на эту полянку посмотреть, но не только не нашли следов костра, мало того, даже трава не была хоть сколько-нибудь примята.