Олег Рогозин - Тринадцатый отдел. Архивные файлы

– Сильное биополе? – предположил Саша. И тут же понял, что попал в точку. Игорь одобрительно кивнул.

– Человек с сильной энергетикой. Почти наверняка – практик. Маг, я имею в виду. Одной йогой так не прокачаешься. И еще, я не думаю, что это воспоминания глубокого детства или что ее посещает призрак. Я думаю, девочка уже в сознательном возрасте встречалась с кем-то, кто запомнился ей своим биополем. И кого она считает «папой».

– Думаете, Бондарь жив? – до Саши наконец «дошло».

– Это одна из версий. На всякий случай я направил запрос на эксгумацию тела. Что характерно, Олеся Бондарь вовсе не возражает. Правда, ей я сказал, что всплыли новые обстоятельства по делу о его смерти…

– А нас, значит, так и держите в неведении! – возмутился Саша, сам себе напомнив Тима в этот момент.

– Я вам что, Шерлок Холмс киношный, чтоб ходить и пространно рассказывать о каждой детали? – устало вздохнул Игорь. – Надо же когда-то и своей головой учиться думать, а не только вокруг меня прыгать в восхищении.

«И вот здесь Тим и Алик сказали бы, что он ведет себя подозрительно», – мысленно отметил Саша. Просто отметил, не делая выводов.

***

Волку снится, что он бежит по бескрайнему ледяному полю. Лапы скользят, когти судорожно цепляются за скользкую поверхность. Но останавливаться нельзя, нужно добежать туда, где тепло, где дом. Он поводит носом на бегу, пытаясь уловить след того, кого должен охранять. Так далеко… Девочка все дальше убегает от него во сне, словно проверяя на прочность связывающие их узы. И всегда возвращается к нему, но он все равно не может не бежать следом. Вдруг на этот раз будет иначе.

Чьи-то голоса доносятся из-за чернеющей вдали кромки леса. Крики и лай охотничьих собак. Ищут его, но не знают, глупые, что для этого нужно выйти из леса на тонкий лёд замерзшего озера. Волк не боится их, он знает, что этот лед выдержит не каждого. Лёд поёт, лёд говорит с ним, шипит едва слышно под лапами, выдыхает: «ис-са». Под ним – черная бездна воды, только и ждущая, чтобы поглотить глупых охотников. Волк не боится бездны, бездна смотрит на мир из его желтоватых глаз, и она никогда не предаёт свои порождения.

Девочка танцует на льду, ее хрупкая фигурка будто из ниоткуда вырастает перед ним, и волк останавливается. Успел.

Она играет с чем-то, невидимым волку. Для нее это ледяное поле, наверное, видится весенним цветущим лугом, полным жизни. Каждому своё.

Девочка прижимается к его обледенелой шкуре.

– Ты устал?

Он не устал, только немного голоден. Он всегда голоден, когда спит, и сможет насытиться, только когда проснётся.

Чёрная фигура приближается к ним. Это человек в плаще, и его одежда развевается, будто от сильного ветра. Там, где волк видит лёд и полный штиль, в мире этого человека, должно быть, голые скалы и злая метель: его лицо иссечено мелкой снежной крупой, а руки придерживают край плаща, едва справляясь с порывами вьюги.

– Папа! – смеется девочка и бежит к нему. Волк ложится на лед, опуская голову на лапы. На свалявшейся белой шерсти на мгновение проступают светящиеся знаки, сеть ломаных прямых – ни одной плавной линии, все угловатые, острые, колючие, ледяные и обжигающие. Волку не нужно смотреть на них, чтобы знать, что они означают. Это его имя.

Очередное утро началось с тщетных попыток вспомнить ускользающий из памяти сон. Во сне совершенно точно был Игорь, который что-то увлеченно рассказывал – в точности как наяву, трепло оно и есть трепло, в какие слои астрала с ним ни выходи. Саша почему-то был совершенно уверен, что этой ночью имел дело не с обычной игрой усталого мозга, порождающей бессмысленные картины. Сон вполне мог быть общим для двоих участников, однако Игорь на наводящие вопросы не отреагировал, отмахнулся – ничего, мол, не помню, отстань.

Саша медленно брел на кухню, пытаясь собрать воедино ускользающие фрагменты воспоминания. Он так старательно вызывал в памяти образ начальника, каким тот был во сне, что, столкнувшись с ним на выходе из ванной, в первую секунду лишь удивился детальности своих визуализаций – вон какая мыслеформа перед глазами образовалась, в натуральный рост, в одном полотенце, ухмыляется, тянется облапать, как будто и не проснулись десять минут назад в обнимку, долго разбираясь спросонья, где чьи ноги-руки и кому нужно первому пошевелиться, чтобы, наконец, разомкнуть объятия…

Он поймал смеющийся взгляд Игоря и вздрогнул, сраженный ворвавшимися в сознание картинами. Словно бы увидел себя на мгновение со стороны – глазами Рогозина. И зрелище это имело не так много общего с человеческим восприятием.

Дело было даже не в картинке, а в сопутствующих ощущениях. За одно мгновение Саша как будто увидел и парня со встрепанными волосами, только что вышедшего из спальни, и мальчишку, лезущего на дерево с книгой – спрятаться в листве на самом верху, может, хоть там не достанут; молодого мужчину с ироничным взглядом; человека средних лет, сдержанного и уверенного в себе… И все эти персонажи переплетались, накладывались друг на друга, как слои стереокартинки, нисколько не мешая, впрочем, видеть детали мира «здесь и сейчас»; и все они были единым целым, многомерным, бесконечным, бессмертным, со смехом танцующим на грани множества реальностей существом.

Вся эта конструкция, впрочем, сопровождалась чувством безусловной если и не любви ко всему сущему, то, по крайней мере, доброжелательности, которую явно испытывал смотрящий. Это было весьма кстати, иначе Саша, пожалуй, просто умер бы от ужаса на месте.

– Ты чего? – спросил Игорь, заметив, видимо, как парень непроизвольно отшатнулся назад.

– А у тебя… у вас это… пена на щеке осталась, вот, – ткнул он дрожащей рукой в белое пятно на лице собеседника и умчался на кухню прежде, чем успел увидеть реакцию.

– Интересно, с каких это пор тебя так пугает вид пены для бритья? – со смехом спросил Игорь из коридора. Саша даже не сразу понял смысл его слов.

Вцепившись в край стола, он пытался справиться с приступом паники.

Давно с ним такого не случалось, пожалуй. Казалось, пора нелогичных и беспричинных страхов прошла вместе с самыми первыми этапами ученичества. Вполне нормальная реакция сознания, вынужденного то и дело перестраивать годами взлелеянную картину мира, впуская в нее то экстрасенсов, то энергетических вампиров, то еще каких-нибудь шаманов немытых, мать их… кого там Игорь в таком случае вспоминает? Неважно.

И даже собственный начальник – остановимся на этом слове, чтоб не скатываться в пошлость, говоря «любовник», или в лишний пафос, говоря «Учитель» (непременно с большой буквы!) – так вот, даже собственный начальник вполне может показаться жуткой нечеловеческой тварью. Как однажды в спортзале, когда Саша случайно увидел их с Аркадием тренировку. Да и позже, в боевых условиях, когда тот небрежным движением руки перебил артерию случайному противнику. И во множестве других ситуаций, начиная с того мгновения, как он впервые встретил взгляд этих невозможных серо-голубых глаз, взгляд, наполненный силой, которой нет места в привычной картине «материального мира».