Ольга Лисенкова - Потустраничье

Катя зажмурилась и быстро проглотила пару ложек угощения. Блюдо имело неприятное металлическое послевкусие, но в целом было съедобным.

Этим же вечером Катенька застала свекровь за расчесыванием волос. Мира полностью отдавалась этому процессу. Она блаженно прикрывала глаза, немного закидывала голову назад и что-то тихо нашёптывала. Шёпот нарастал, становился всё громче, и вот уже Катенька могла разобрать слова:

Сорока-белобока

Коливо варила,

Под порог поскакивала,

Гостей посматривала:

Не вышли ли гости? Не несут ли гостинцы?

Вылезли гости,

Привезли нам кости.

«Ну и потешка! – подумала Катя. – Похлеще серенького волчка. А если она этот бред будет нашему ребёнку петь? Нужно будет поговорить об этом с Осипом». Катенька не стала мешать свекрови и не прощаясь ушла спать в свою комнату. Всю ночь ей снились кошмары: огромные сороки раскрывали хищные, остро заточенные клювы, щёлкали длинными, похожими на кольчатых червей, языками. Под мощными крыльями скрывались чёрные когтистые лапы. Одна из сорок схватила гнилостно-зелёную человеческую руку с посиневшими ногтями, погрузила её в котёл и принялась помешивать варево. Приторно-сладкие миазмы пахнули на Катеньку. Остальные сороки нетерпеливо скакали у котла.

«Проснуться! Срочно проснуться!» – скомандовала себе Катя и открыла глаза. На кровати сидела свекровь и гладила её по руке.

– Ну чего ты? Чего? Приснилось что дурное? – участливо спросила Мира.

– Что вы тут делаете?

– Ты кричала во сне, я зашла, попыталась тебя аккуратно разбудить, да, видимо, всё равно напугала. Водички будешь?

Катя кивнула и выпила предложенную воду.

– А теперь спи, спи, детонька. А я рядом посижу.

Катенька думала, что после увиденного заснуть не сможет, но новый сон сморил её быстро. Поначалу она ничего не видела, только тьму, но вот заблестел маленький голубой огонёк, и Катенька устремилась к нему. Огонёк рос, приближался. Можно было увидеть кукольную головку, сжатые ручки и ножки. Игрушка шевелилась, открывала крохотный ротик, зевала. Малыш! Это же живой младенчик! Катя посмотрела на свой живот. Из него вилась голубая ниточка, связывающая её и младенчика. Катенька протянула руки к малышу, но в ту же секунду вздрогнула от сильной боли. Ниточка, прекрасная голубая ниточка беспомощной плетью повисла вдоль живота.

Сон, сон. Это всё опять дурной сон. Боль не уходила. Катя перевернулась на другой бок и почувствовала холодную липкую лужицу под поясницей.

***

В больничной палате было тесно. Четыре койки с одной стороны и четыре с другой занимали женщины разных возрастов. Беременные на сохранении, одна после аборта и двое после операции: бабулька семидесяти лет и Катя. Врач, строгая, подтянутая, вошла в палату и направилась к Катеньке.

– Как самочувствие? – женщина аккуратно присела на край кровати и принялась изучать документы. Девушка молчала. – Слава Богу, операция прошла удачно.

– А ребёнок?

Женщина закрыла карту и сочувствующе посмотрела на девушку.

– Вы не были беременны.

– Неправда, – прошептала Катя.

– Это был пузырный занос. Сложное заболевание, при котором…

– Неправда! – Катя взвизгнула. Вся палата внимательно смотрела на скандалистку. – Ребенок был, мне врачи говорили. И УЗИ, я делала УЗИ.

– К сожалению, мы живем в такое время, где не каждый специалист является таковым. Мне очень жаль.

Женщина встала и направилась к выходу.

– Доктор, я ещё смогу иметь детей? – спросила Катенька.

– Нет никаких гарантий. С таким большим заносом мне не приходилось сталкиваться в своей практике. Но при адекватном лечении есть шансы сохранить репродуктивный потенциал с возможностью последующей нормальной беременности. Будем надеяться на лучшее.

Ося не навестил Катю ни разу за всё время её пребывания в больнице. Свекровь единожды позвонила. Сказала, что она так и знала, она видела, кого берёт её сынок, и вся вина лежит полностью на Кате. И вообще, нужно было сначала проверить её, затребовать анализы, а потом звать замуж. Достаточно было взглянуть на эту малахольную, чтобы понять: из неё ничего путного не выйдет. Монолог продолжился рассуждением о неполноценности семьи без детей и завершился издевательским вопросом: понятен ли Кате её намек или ей требуется пояснить более конкретно? Катя даже не плакала. И совсем не удивилась, по выписке из больницы обнаружив свои вещи в свекровиной квартире. Упакованные в пакеты у стенки. Подхватив пакеты, Катенька вышла из ненавистной сороковой квартиры. Она в нерешительности постояла на лестничной клетке и надавила на дверной звонок сумасшедшей соседке. Но дверь не открывали. В школу Катя так и не вернулась. А ещё через полгода шумный плацкартный вагон увозил её далеко-далеко, к северным холодным водам.

***

– Вера Борисовна, можно? – курносая медсестра просунула голову в приоткрытую дверь.

– Да, Надюша. Что там у тебя? – женщина сняла очки, зажмурилась и потёрла переносицу.

– Пришёл повторный гистологический анализ Балабановой.

– А, это той девушки с пузырным заносом. Ну давай сюда.

Медсестра нерешительно протянула бумагу.

– Вера Борисовна, результат тот же. Это не трансформированный хорион. Это… кусок свинины…

Вера Борисовна внимательно просматривала результаты. А медсестра растерянно продолжала свой монолог:

– Свинина в матке – кому скажи, не поверят. Хотя… Помню, бабушка мне рассказывала, что есть ведьмы такие, они детей в утробе материнской воруют. И меняют на кусок свинины или уголь. Если уголь – то мать умирает, а со свининой ничего… Выживает.

Врачиха в недоумении подняла глаза на медсестру.

– Надя, что вы чушь какую-то мелете. У вас работы нет?

Смутившись, медсестра поспешила удалиться из кабинета.

– Да уж, специалистов с каждым годом становится всё меньше и меньше.

И, с раздражением положив на рабочий стол гистологическое заключение, Вера Борисовна принялась писать вменяемый отчёт.

Никто не знает, что внутри меня расползается чернота, течёт по венам, перемешиваясь с кровью. Мне порой даже кажется, что воздух, который я выдыхаю, отравлен этой тьмой. Ночью особенно тяжело: проснувшись, я пугаюсь, что затопила комнату чернотой, надышала её. Тогда я бегу к окну, торопливо дёргаю пластиковую ручку – быстрее, быстрее. Занавески взмывают вверх и опадают, как обмякшие крылья. Я дышу, дышу и никак не могу надышаться. Мне всё мало. Вчера ночью влезла на подоконник и долго смотрела вниз. А что если? Вдруг поток воздуха подхватит меня, унесёт прежде, чем я коснусь земли. Коснусь. Какой милый эвфемизм. Меня размажет в лепёшку, так что мало не покажется. Никаких крыльев. Никакого волшебства. Ничего нет. Только одинокая девушка на подоконнике.