Джозеф Финк - Исчезающий город

Она жестом пригласила Ниланджану взглянуть, но Ниланджана уже и так на них смотрела и открыла глаза еще шире, чтобы показать, что смотрит еще внимательнее.

– Ты знаешь, сколько грантов я получила на эти штуки с картошкой? Все идет по плану. Я могу посвятить остаток своей карьеры разочарованию в этих картофелинах, при этом получая все необходимое внимание со стороны крупных средств массовой информации.

Ниланджану не очень интересовали научные гранты и премии. Существовало много богатых ученых, чья известность была раздута бульварной прессой, но в науку она пошла совсем не поэтому. Ей просто хотелось изучать окружающий мир. Она испытывала высшее счастье, каждый день приходя в лабораторию, работая со своими бактериями и разрабатывая дополнительные, некоммерческие субстанции, приносящие пользу обществу, вроде лекарственных средств или пестицидов.

Последние три года она изучала эти бактерии с целью получения естественного пестицида. Раньше фермеры в своем большинстве избавлялись от насекомых, сжигая их, но это оказывало неблагоприятное воздействие на культуры, в которых обитали насекомые. Ей удалось совершить несколько прорывов. В начале этого года она смогла создать аэрозоль для удаления со стволов деревьев жуков-короедов, но при контакте с аэрозолем жуки обычно визжали. Они визжали очень громко, и это вызывало отвращение. Поэтому Ниланджана пыталась улучшить исходную формулу.

Наука для нее была процессом, ведущим к совершенству. Каждый ответ порождал новые вопросы, каждый из которых приносил все новые и новые ответы. Ей хотелось заполнить пустой круг человеческих знаний фактами и доказательствами, чтобы не приходилось доказывать недоказуемое с помощью предположений и легенд. Чем меньше в жизни относится к области мифов, тем лучше становится человечество. Если бы за это давались призы или денежные гранты – прекрасно. Но Ниланджана не нуждалась в поощрениях. Она стремилась к научному порядку и стройной системе знаний.

– Верно. Но, Луиза, посмотри сама. Мне нравится этот эксперимент. Он интересен. А если он интересен, значит, он важен. Вот что всегда говорит Карлос.

– О, Карлос. Он великий ученый, Нилс, но ему не хватает карьерных устремлений. Держись меня, я помогу тебе достичь высот.

– Ладно, хорошо, но… – Ниланджана показала на чашку с бактериями, но в этот момент раздался оглушительный грохот, за которым последовала ослепительная ярко-белая вспышка, рука ее дернулась и, угодив прямо в чашку, перевернула ее.

– Прошу прощения! – вскричал Марк. Его рабочее место располагалось за ними, и он изобрел агрегат, который должен был вызывать ослепительную вспышку, за которой бы раздавался оглушительный грохот, но вот уже несколько недель тот срабатывал в обратном порядке.

– О, вот черт! – воскликнула Ниланджана. – Там была вся работа за месяц. Мне нужно бумажное полотенце. Прошу меня извинить.

Луиза пожала плечами.

– Как угодно. Дай мне знать, если тебе понадобится совет. Я желаю тебе только хорошего, а ты всех нас подводишь.

– Не слишком ли сильно, мы едва…

– Ой, извини, Нилс! Это я опять картофелине.

Ниланджана встала, чтобы взять что-нибудь, чем можно было бы вытереть расползавшуюся по столу лужицу. Питательный раствор залил практически всю меньшую часть стола и грозил вот-вот пролиться через край.

Марк виновато сморщился, когда она проходила мимо.

– Ты уж извини. Мне надо было подать предупредительный сигнал, чтобы вы знали, что я начал испытания, но сама знаешь, как это бывает. Увлекся экспериментом.

Ниланджана кивнула, оборвав его оправдания взмахом руки. Она прекрасно знала, как это бывает. Марк ей нравился, и она жалела, что его эксперимент проходил неровно, пусть даже его попытки все наскоро починить наносили ей серьезный психологический и физический ущерб.

– Не слушай ее, – произнес Марк, отвинчивая заслонку на своем агрегате, чтобы понять, в чем проблема. Внутри что-то слабо мигало и успокаивающе бормотало. Он покачал головой. – По крайней мере, хоть это произошло в нужном порядке.

– Я могу слушать ее, но не слышать, понимаешь? – ответила Ниланджана. – Я горжусь своим экспериментом. Он связан с тем, что мне интересно, и он продвигается. Или продвигался. Продвигался, пока я все не перевернула. – Она открыла лабораторную аптечку первой помощи, где лежал рулон бумажных полотенец и больше ничего. – Ну, не знаю. Может, дело в том, чем я занимаюсь, понимаешь? Я одна здесь ставлю небольшие эксперименты. Может, мне именно это и суждено. Тогда все будет хорошо.

– Лишь бы ты была счастлива, Нилс. – Марк поковырялся в агрегате отверткой. – Правда, лишь бы ты была счастлива. Ты счастлива?

– У меня все прекрасно. – Ниланджана оглянулась на небольшую лужицу питательного раствора на столе, вздрогнула и, отмотав от рулона бумажных полотенец длинную полосу, обернула ею руку и оторвала резким рывком. – Мне не надо быть счастливой, когда у меня все прекрасно.

Вытирая питательный раствор зажатым в руке комком бумаги, она задумалась, все ли у нее прекрасно. Как это можно узнать? Есть ли объективный тест на счастье, не говоря уж о красоте? Какие данные нужно собрать? Можно ли объективно продемонстрировать признаки того, что все «прекрасно»?

Она подумала о других ученых. В большой лаборатории стояло несколько столов, и за каждым проводил свой эксперимент какой-то ученый. Одни эксперименты искрили или пели, другие выделяли слизь или превращались в студень. Лишь немногие эксперименты думали или чувствовали. На стене висела лекционная доска с названиями некоторых проектов и экспериментальных наблюдений. «Пчелы?» – гласила одна надпись. «Гипотеза: все пугает, и нам нужно прятаться», – сообщала другая.

Лаборатория располагалась в научном районе, в неухоженной промышленной части города, сделавшейся опасной из-за частых стычек враждующих группировок ученых. Астрономы и особенно орнитологи всегда затевали свары, устраивали засады на углах улиц. Перепалки начинались с чтения вслух научных работ с рецензиями ведущих умов, а заканчивались ударами бутылочных «розочек». Ниланджана сторонилась подобных диспутов, но ей все же становилось тревожно, когда она видела затертое пятно крови или вырванную из диссертации страницу, которыми отмечались места особо жарких схваток.

И все-таки она была всем довольна, и ее все устраивало. Она была довольна своими экспериментами. Ее устраивали Луиза и Марк. Ей нравилось, что она сидит в большой комнате, полной умных людей, которых она уважала, хоть и не знала достаточно хорошо. Нравилось приходить на работу и говорить о науке или просто о жизни. Ее устраивало, что вечером она возвращалась домой и оказывалась в комнате без людей. Она ограничивала общество знакомых определенными часами, а потом исключала их из других часов, когда могла побыть одна. Ее устраивало положение «чужой»: жители Найт-Вэйла регулярно напоминали ей, что она родилась в другом месте. Она везде была чужой, и это ее устраивало. Она была довольна тем, что росла девчонкой, которой нравилось давить жуков, смотреть в микроскоп и выстраивать микробов в упорядоченные модели. Ее устраивала жизнь без друзей, которые бы это понимали и которым бы это нравилось. Ее устраивало, что ее не задевали и не высмеивали, но в то же время не приглашали на вечеринки. Может, она не была счастлива. Может, то, чем она занималась, было неважно и никому не помогало. Но ее это устраивало. Ее устраивало говорить себе: «Я всем довольна».