Василий Пекалицкий - Лавка Харли

– Нет! – громко воскликнул я. – Ты спутал священника с убийцей! Я отпускаю грехи, а не совершаю их. Только Бог может осудить или простить кого-то, а не ты и я.

– Твоя миссия – лишь перенять этот грех! – раздраженно воскликнул Сандо де Пюри.

– Но какой ценой?!

– Услышь же, Фризо. Он сам, понимаешь, сам, третий раз пытался наложить на себя руки. Насилие держит власть, власть приносит богатство, богатство подкрепляет насилие. Это вечный круговорот, который нельзя остановить.

Причем, самая главная структура – власть. Пока мои уста еще могут говорить, я прошу тебя сделать это. Ведь если не ты, то никто не совершит этого. Слышишь, никто! Ты должен. Выбери же правильный путь. На секунду остановившись, он продолжил. Было видно, что каждое слово дается ему с трудом:

– Сила девяти королей – стоящих во главе своих провинций-королевств держала Айгона – того, кто несет пустоту и смерть – в повиновении. Но, если хотя бы один король попадет под его власть, то равновесие нарушится и всю страну ждет гибель. Мелицио, как наследник, должен был стать во главе королевства, и был заражен болезнью, которую насылает Айгон. Его восшествие на престол стало бы началом конца. Сила твоей крови сильнее власти Айгона – болезнь не справиться с тобой. Ты встанешь во главе королевства и Золотая нить, связывающая все королевства воедино, не прервется. А я теперь выполнил свой долг – договорив до конца, он упал замертво на землю с раскрытыми глазами. Я же застыл в недоумении – мне было непонятны его слова.

К нему тут же подбежали монахи и поднесли к его лицу небольшое зеркальце. Подержали несколько секунд. Признаков жизни не было. Бездыханное тело подхватили и понесли куда-то на верх по ступеням. Все присутствующие вмиг удалились из комнаты, как будто их и не было, оставив меня наедине со своими мыслями. Раньше я думал, что такой человек, как Сандо де Пюри, – священен и велик. Я не мог даже предположить себе, что буду иметь честь говорить с ним. А теперь на моих глазах… Как будто все рухнуло в мгновенье.

Может, мне все это показалось? Но ведь этот знак, метка… Мне сразу вспомнилось кладбище, которое было по размеру как поле. Я медленно подошел к двери, дернул за круглую ручку. Она оказалась запертой. Значит, придется ночевать тут.

Утром меня разбудил один из священников, дав мне опять выпить из кубка. Также он подал мне белую мантию, святую воду и тот клинок, тщательно замаскированный под крест. Сказав, что я сам должен увидеть этого несчастного, а там уже как сложится. Еще ничего не решив, я взял все необходимое, и сказал, что сделаю то, что в моих силах. После чего мы отправились в замок, где меня тот же час охотно приняли, как служителя церкви. Войдя в комнату несчастного Мелицио, я услышал его стоны, а в нос ударил неприятный запах гнили. Его лицо было изуродованное, покрытое огромными синими припухлостями, как после укусов комаров, только больше, намного больше, а самое ужасное то, что они гноились. С трудом можно было разглядеть глубоко спрятанные глаза, блестящие, как бусинки. А его руки… они были полностью черного цвета, да такие набухшие, что жутко было смотреть.

Я тот же час попросил всех выйти.

– Милорд, вижу, вам совсем худо.

– Да – скрипя зубами от невыносимой боли, простонал он. – Я знаю, для чего тебя послали ко мне. Так не тяни же, молю…

Не дослушав до конца, я все же попытался сделать все возможное, чтобы облегчить его участь. Но ничто не могло ему помочь. Тогда, окончательно утратив надежду на спасение, я принялся делать то, зачем пришел. Обнажив лезвие и спрятав его за спиной, я уже собрался было вонзить его в сердце несчастного, но вдруг Мелицио резко открыл глаза и взглянул на меня, как на спасителя:

– Этой ночью мне приснился дивный сон: как будто ты, именно ты, убьешь меня этим крестом, который ты сейчас прячешь за спиной, вонзив его в мое несчастное сердце, взяв ту непосильную гору боли и мук, которые я сейчас терплю. Может ты не знаешь и не помнишь, но когда-то ты был епископом, который смог закрыть чуму – болезнь, насланную Айгоном. Сможешь ли ты совершить то же самое и в этот раз, удержав Айгона собой, как и во всех предыдущих случаях?!

Затем он начал хохотать, а после плакать. – Церковь не договаривает, запомни это. Во всем виноват Сандо де Пюри. Это он, он виноват, черт побери – снова застонал он от боли.

– В чем вина Сандо де Пюри?

– В его глупости – он видел зло в кошках. Не стало кошек и болезнь, посланная Айгоном, захватила многих. Многих и меня. Я успел прочесть Книгу Прожитых Столетий: невидимая Золотая нить, как паутина, соединяет королей всех девяти королевств и подавляет силу Айгона. Король не молод, а я, который должен был замкнуть вновь Золотую нить вместо старого короля, умираю. Золотая Нить ослабла и Айгон восстал из подземелья. Книга говорит, что если случиться то, что случилось, то только человек, посланный из другого мира, сможет забрать силу Айгона и тогда равновесие нашего мира восстановится… Я расскажу тебе легенды Книги Прожитых Столетий, это поможет тебе победить … – он говорил, но я уже и слушал, и не слушал его: его слова казались мне горячечным бредом.

Мелицио вновь заскрежетал зубами от боли:

– Кошки, кошки они кусают и царапают меня своими когтями! Прошу тебя, прошу, хватит тянуть, Фризо, подойди ближе: у меня к тебе лишь один вопрос – судорожно схватив меня за руку, начал он: Сможешь ли ты взять на душу такой непосильный груз, равносильный горе, вместо меня? Выдержишь ли ты все испытания, чтобы противостоять той твари – Айгону?

– Я сделаю все, что только будет в моих силах, милорд.

Не сказав больше ни слова, Мелицио попытался улыбнуться настолько, насколько ему позволяло его опухшее лицо. – Прости меня за все.

– За что же? Милорд, вы не должны извиняться.

– Ты еще многого не знаешь, но, надеюсь, ты сможешь простить меня.

– Сильная боль затуманила ваш разум.

– Нет-нет, ничего подобного. Может, я и слаб телом, но рассудок ещё не потерял. Фризо, прости меня, прости…

Замахнувшись, я уже готов был вонзить острие в сердце Мелицио. Если бы не внезапно распахнувшаяся дверь в комнату, откуда появился сам Король Монтегрю, или, как еще его называли, Царь среди царей. Его лицо было красным от ярости и возмущения, наверное, потому, что надежда на исцеление его сына оказалась всего лишь миражом. В тот момент я замер, как каменный, перед его величием. Слава небесам, что Мелицио не растерялся. Он был храбрым до самого конца: неожиданно впившись изо всех сил обеими руками в мою белоснежную мантию и сделав зверский рывок он, свалил меня с ног. Клинок, который я держал в левой руке, вонзился прямо в его сердце, став причиной безболезненной и мгновенной смерти. Последнее, что слетело с его уст, было: «Благослови тебя…», – но, увы, он так и не смог закончит фразу. Я даже не успел толком прийти в себя от того, что случилось, как охрана схватила меня, тут же обезоружив, и приставила к шее лезвия мечей. Увидев смерть сына, король упал на колени, не плача, а крича. Не в силах сдержать всю ту пекущую боль. Он кричал, не отводя взгляда от умершего, передавая через этот крик всю свою горечь и скорбь, которую невыносимо было пережить отцу. Отцу, прожившему жизнь, вырастившему сына, на которого он возлагал надежды, а теперь неожиданно потеряв его в преклонном возрасте. В тот момент я дрожал и трепетал от страха, хоть и знал, что шел на верную смерть. Но чего же я боялся? Смерти? Или ее ожидания? Ведь предчувствие наказания только усиливает страх. Нет, я уже смирился. Но отчего же я так дрожу? Охрана короля толкнула меня на колени перед ним. Когда король Монтегрю встал надо мной, подняв для удара меч, слуга, держащий меня, отпрыгнул, как ужаленный, боясь попасть под горячую руку, чем продлил мою жизнь на секунду и, неведомо для себя, спас ее: вдруг дверь позади короля снова распахнулась и в комнату вошел младший брат умершего Мелицио. Увидев бездыханное тело, он обнажил меч и бросился ко мне, желая опередить короля и своими руками свершить кровавое возмездие. Уже схватив меня за волосы и подняв длинное лезвие, он неожиданно остановился. Меч выпал из его рук, лишь слегка отскочив от пола. Король, стоявший рядом и ожидавший моей смерти, оторопел и задрожал от гнева, переполняющего его. Младший сын же подскочил к нему, прошептав что-то на ухо. Король застыл, переводя взгляд с покойника на меня и обратно. Затем, сделав два шага ко мне, он схватился за мою мантию и разразился рыданиями. Несколько минут все находившиеся в комнате были в замешательстве, не меньше чем я сам, пока наконец-то король не произнес такие слова: