Роман Лагутин - Частицы. Книга 2. Новая особь

Примерно после пяти минут тщательного визуального анализа он огласил вердикт:

– Идеальный минерал. Не знаю, чем вы там занимаетесь в своем медицинском центре – в Мексике, но камень просто очаровательный.

– Тебе и не положено это знать, – более мягким голосом произнес Твигл, наконец-то оправившийся от приступа боли. – Теперь – деньги, – напомнил Барни сияющему от радости Мэтью.

Карлайн, рассовав по карманам драгоценный камень и спектроскоп, подступился к кейсу и, щелкнув затворами, раскрыл его настолько, насколько это было возможно сделать.

Взглянув в глаза, пристально смотревшего на него ученого, он произнес:

– Здесь все, как говорится, до последнего цента. Как и было условлено: в каждой пачке сумма по десять тысяч, стодолларовыми купюрами.

– Это я сам проверю, – резким тоном процедил Барни. – А ты пока сядь в кресло и подожди. Уйдешь только тогда, когда я закончу, и не дай бог там не будет хватать, фигурально выражаясь, хотя бы цента.

Мэтью не решился перечить крупному, в прямом смысле этого слова, человеку и послушно выполнил указание. Как можно удобней усевшись в кресло, он закинул ногу на ногу и принялся терпеливо ждать конца пересчета. Он совершенно не волновался, так как точно знал, что в кейсе абсолютно вся сумма. Не меньше, но и не больше условленной.

Барни внимательно пересчитал пачки с новенькими зелеными банкнотами, а затем, произвольно взяв одну из них, внимательно перебирая одну за другой, осуществил количественный пересчет купюр.

– Все верно, – наконец произнес воодушевленный, но не вполне удовлетворенный ученый.

– Хорошо, – промолвил Мэтью. – Потому что мне уже давно пора идти. Бос будет беспокоиться.

– Скажи спасибо, что у меня нет счетной машинки, – ухмыльнулся Твигл. – Иначе, я бы каждую пачку пересчитал.

Карлайн поджал губы, а затем, натужно чмокнув ими, произнес:

– Ладно, я пойду. – По выражению лица и бегающим глазам можно было утверждать, что приспешник Брантнера явно нервничал. Когда он повернулся к двери и потянулся к ручке, грубый голос остановил его намерение покинуть комнату.

– Подожди! – явно переигрывая, забористо произнес Твигл.

Карлайн от неожиданности застыл на месте, а его кисть зависла в воздухе в пяти сантиметрах от позолоченной ручки.

– Передавай привет Брантнеру, – четко выговорил ученый.

После прозвучавших слов остолбеневшее тело Карлайна моментально расслабилось и он, повернувшись с умопомрачительной улыбкой, произнес:

– Конечно, передам. С вами очень приятно было работать. Прощайте.

Дверь за ним глухо захлопнулась.

– Вот жирный ублюдок… чуть не вызвал у меня сердечный приступ, – выругался Мэтью, входя в гостиничный лифт. К счастью Карлайна, Барни не слышал резких, оскорбительных слов, сказанных в его адрес. В противном случае, Мэтью вряд ли ушел бы оттуда целым и невредимым.

Спустившись на первый этаж комфортабельного отеля, Мэтью, не задерживаясь ни на секунду, устремился к выходу, чтобы как можно скорее прибыть в следующий пункт назначения и передать драгоценный камень своему хозяину.

«Прекрасная гостиница», – подумал он, напоследок взглянув на отель через стекло желтого легкового автомобиля. На верхних этажах – в некоторых окнах горел свет. За одним из таких окон находился, радующийся своему богатству, Барни Твигл, а Карлайн, в свою очередь, был рад тому, что так успешно удалось провернуть сделку и обмануть доверчивого толстяка.

* * *

После того, как Мэтью покинул пределы гостиничного номера Барни, Твигл ни на секунду не расставался с кейсом. Его озабоченность, конечно, была вызвана не самим кейсом, а, естественно, его содержимым. Этот кожаный портфель он брал с собой и в ванную комнату и даже в туалет. Казалась, вся жизнь ученого, отныне вращается вокруг этого нехитрого приспособления для переноски документации и всевозможных бумаг.

Перед тем, как лечь спать, Твигл засунул портфель с деньгами под подушку, а уже после, и сам взгромоздился на кровать. Хотя выпирающие из-под подушки прямые углы кейса вызывали не самое приятное ощущение в области шейных позвонков, зато Барни чувствовал себя более спокойно и не так сильно переживал о вероятности пропажи денег, когда проснется. На самом деле, кражи, или чего-то подобного, не могло произойти в столь интеллигентном месте, как «Плаза».

Ночью Барни проснулся от страшного жара. Все тело словно горело в адском пламени. Его внимание было рассеянным, а в глазах все кружилось и мерцало. К счастью, на столе стоял водяной фильтр с все еще прохладной водой. Барни потянулся, чтобы включить торшер, но случайно опрокинул его. При падении светильник разбился. Вернувшись к первостепенной задаче, изможденный недугом ученый, с трудом встав с кровати, налил себе живительной влаги и почти залпом выпил содержимое стакана. Затем, налив еще воды, вновь опустошил стакан.

– Господи, что со мной такое творится?! – Дыхание Барни было весьма частым и неглубоким, как будто что-то мешало ему дышать. Он так хотел сделать глубокий вдох и медленный выдох, но ему этого никак не удавалось. Вопросительные слова мольбы тоже тяжело ему дались, и он решил больше попусту не болтать с самим собой.

Взгляд Барни пал на часы, висевшие на стене, к счастью, стрелки и цифры на них были покрыты фосфором и светились в темноте.

Вскоре слабость, одолевшая Барни, заставила его вернуться в кровать. Едва упершись ладонями в край своего ложа, его руки в бессилии прогнулись в локтях, и он с грохотом расстелился на полу, предварительно ударившись лицом о мягкий край матраса.

– Дерьмо… – выругался ученый. Он хотел громогласно выкрикнуть столь мерзкое слово, но, из-за страшной боли в груди и животе, смог лишь тихонько прошипеть.

Почему-то, решающая мысль Барни: позвать на помощь – пришла именно в тот момент, когда он почувствовал, что не может больше говорить. А о том, чтобы дотянуться до трубки телефона, вообще не могло быть и речи. Ноги, как и руки, больше не подчинялись приказным импульсам его мозга. Ощущение, словно легкие набиты песком, сдавливало грудь. Похоже, что тот же самый песок заполнял и остальные части его тела.

«Давай, мужик, придумай хоть что-нибудь», – в уме говорил себе Барни. Он точно знал, что одолевший его приступ как-то связан с ранением в «Де мармол бланко». Он также предполагал, что это не временно и, скорее всего, плохо для него закончится.

В течение уже трех часов Барни лежал на полу и пристально смотрел в потолок. Ни на что другое он и не мог смотреть, так как не мог повернуть голову. К счастью, на потолке было много разнообразных контурных рисунков, изучая которые, Твигл мог скоротать время и дождаться, когда кто-нибудь придет проверить номер. Заснуть, к сожалению, ему тоже не удалось – веки, как и все остальные части тела, больше не подчинялись сигналам мозга, а спать с открытыми глазами он как-то не привык.