Александр Николаев - Delirium tremens

– Что за глупость – для кого? Вы понимаете для кого. Но Вам неприятно, что я Вас об этом спрашиваю, – ретранслировал Бельф угрызения Владимира Григорьевича, отчего у того по спине пробежал могильный холодок.

– Странный, согласитесь, вопрос. Я не суд.

– Да. Вы не суд. Вы его друг.

– Я не понимаю. Мне кажется, Вы должны были… – Мартыненко не договорил. В словах Бельфа был явный подвох.

– Я должен был во всем разобраться? Или я должен был убрать Зобина с глаз долой? Подальше и подольше? – Бельф не мигал. Его лицо походило на каменную маску, – Есть информация, что Вы использовали его. А теперь решили от него избавиться.

– Информация? Это – не информация! Это – чьи-то инсинуации! – Мартыненко судорожно перебирал в голове возможные варианты, – Это Тюленева? Лариса? Это ее информация? Это – сплетни бабские, а не информация! Да она была влюблена в него, как кошка! Тоже мне, информация!

– А Вы в нее. Нехорошо так отзываться о своей, пусть и несостоявшейся… мда… – на лице Бельфа не отражалось ни одной эмоции, – Однако, в чем-то Вы правы. Эта цээрушница, как источник информации, доверия не заслуживает – лицо слишком заинтересованное.

– Кто цээрушница? – побледнел Мартыненко.

– Тюленева. Не шпионка, конечно. Сотрудница аналитического отдела. Занимается наукой и технологиями в Восточной Европе. Точнее, закатом науки и технологий в Восточной Европе… Но, оставим ее пока в покое. Вот тут, – Бельф ткнул пальцем в перевернутый текст, – Вы называете эксперимент Зобина безумием, и считаете, что место ему, в сумасшедшем доме. Почему?

– Как? – Владимир Григорьевич начал опасаться говорить что-попало в его присутствии, – Разве Вы не согласны? Вообще-то, у нас учебное заведение, а не исследовательский институт. И мы не занимаемся прикладными исследованиями! В обязанности Зобина никакие эксперименты не входят. Учебные пособия, стенды и приборы – вот его удел. А он возомнил себя… ученым! И абсурд, который он затеял, иначе его не назовешь – это не эксперимент – это безумие! Лишенное элементарного здравого смысла!

– Здравый смысл? – Бельф оставался непроницаем, – Вы знаете, что такое здравый смысл?

– Егор Васильевич! – Мартыненко потерял осторожность и сорвался на крик, – Перестаньте цепляться к словам! Да, я знаю, что такое здравый смысл! Все знают, что такое здравый смысл! Вот, – он схватил со стола смартфон, запустил приложение «калькулятор», умножил два на два и получил… пять. Трясущимися пальцами он закрыл приложение, запустил его снова, умножил – пять! Удалил «калькулятор» из памяти, перезагрузил смартфон, снова умножил… и в ярости разбил его об стену, – Китайское барахло! Сейчас, сейчас, – Он убежал в комнату, долго рылся там и, наконец, вернулся со стареньким, еще советским, калькулятором «МК», – Сейчас! – Когда и на его зеленом табло выскочила безумная пятерка, Владимир Григорьевич обреченно сполз на табурет, затравлено глядя на своего странного гостя.

– Здравый смысл, дорогой мой Владимир Григорьевич – это Ваше желание упрятать своего друга в психушку или тюрьму, чтобы украсть у него идею и написать статью о массе и гравитации, – наконец-то ожило лицо чекиста, – Нормальное человеческое желание. Простое. Понятное. Вы предлагали выпить? – он взял запотевший штоф и вылил его содержимое в рюмку, которую Мартыненко, на всякий случай, доставал для него. Два литра – чуть меньше! – водки в стограммовую рюмочку! Целиком! Не пролив ни капли, так, словно рюмка эта изнутри была в двадцать раз больше, чем снаружи, – Ваше здоровье! – Бельф опрокинул волшебную рюмку, наколол на вилку пару боровичков и, закатив от удовольствия глаза, отправил их вслед за водкой, – Изумительные грибы. Божественные. Рецептом не поделитесь?

– Кто Вы? – Мартыненко кое-как пересилил оцепенение.

– Собирайтесь, – Егор Васильевич повеселел окончательно, с заразительным удовлетворением проглотив еще и кусок копченого сала, – М-м-м, батюшка Владимир Григорьевич, – смачно и медленно пережевывая нахваливал он, – Можжевельник! Да, Вы – просто мастер чревоугодия! Сибарит!

– Куда? – Мартыненко задрожал от страха.

– Заявление писать. Без него уже не обойтись.

– Какое заявление?

– На госпитализацию. Собирайтесь. Возьмите с собой все, что там у вас полагается…

– Кто Вы?

– Собирайтесь.

Мартыненко, пошатываясь, тяжело поднялся с табурета и на подкашивающихся, ватных ногах, словно на расстрел, побрел в спальню. Снял с себя халат, домашние брюки и замер в ступоре: «На госпитализацию? Что же надеть? Что взять? Куда?!» – он открыл дверцу шкафа, на внутренней стороне которой, в зеркале отразилась прихожая и входная дверь. Ее спасительный вид замешал в его голове беспощадный, крепчайший коктейль из отчаяния, безумия и надежды. Владимир Григорьевич схватил из шкафа первое, до чего дотянулась рука – зимнюю шапку-ушанку, в которой он обычно ходил на рыбалку. Решительно нахлобучив ее на голову, он выскочил в прихожую и буквально влетел обеими ногами в рыболовные резиновые сапоги. Диким рывком распахнул дверь и с истошным криком: " А-а-а!…» – бросился вниз по лестнице. В трусах, сапогах и шапке…

– Чего звонишь?! Видишь – дома нет никого. Звонит и звонит! Сейчас милицию вызову! Ходят тут, всякие! Алкаши… – похожая на Шапокляк, соседка Мартыненко дружелюбием не отличалась. Сухонькая, с заостренными чертами лица и желчным, колючим, оценивающим взглядом, она появилась внезапно, высунувшись из-за открывшейся соседней двери справа, после того, как Михаил Дмитриевич несколько раз безуспешно нажал на кнопку дверного звонка квартиры Владимира Григорьевича.

– Не надо милицию. То есть, полицию. Я друг Вашего соседа и коллега по университету. Он на работу не ходит уже два дня. У нас никто не знает, где он и что с ним. И телефоны у него не отвечают: ни домашний, ни мобильный. А мне с ним поговорить очень нужно, – Зобин вынуждено заискивающе посмотрел ей в глаза, казалось – она вот-вот скроется за дверью.

– Нет его. Забрали. В пятницу еще увезли, – Шапокляк заметно подобрела, услышав в голосе Зобина, интеллигента несчастного, умоляющие интонации.

– Куда забрали? – удивился Михаил Дмитриевич.

– Знамо дело, куда. В психбольницу. Куда еще с белой горячкой забирают! – соседка с явным удовольствием просмаковала такую новость.

– Куда? С чем?! – от неожиданности Зобин сел на ступеньку лестничного пролета.

– Я же говорю, в пятницу еще, на прошлой неделе, выбежал вечером во двор с дурным воплем. Всех перепугал до смерти! В шапке зимней, летом-то! А сам в трусах и сапогах. Срамотища! Выскочил и орет на весь двор: «А-а-а! В КГБ нечистая сила!» Мы все, кто был, разбежались, думали – пришибет, а он в будку трансформаторную – шасть! – женщина перевела дух.