Анастасия Борисова - Потенциальные монстры

Потенциальные монстры

Пролог

– А здесь у тебя не так уж и плохо, – Джемма очертила рукой полукруг в воздухе. Каблуки босоножек, подцепленных двумя пальцами за ремешки, ударились друг о друга, – тихо, – добавила она, кивнув, – можно я присяду? Целый день в этих проклятых босоножках. Они жутко натирают, гляди, – подняла и выставила вперёд правую ногу. Кожа возле большого пальца и мизинца покраснела и выглядела воспалённой. Джемма пошатнулась:

– Чёрт, – поставила ногу обратно на землю и огляделась по сторонам, – а ещё эти дерьмовые трусы, – её лицо исказилось гримасой, – прости, но я больше не могу, – рука, держащая босоножки, скользнула за спину. Пальцы нырнули между ягодиц через тёмно-зелёную ткань платья, – наконец-то, – Джемма облегчённо выдохнула, закатив глаза, – я терпела от самого супермаркета, когда эти поганые трусы залезли ко мне в задницу. Началось всё с того, что я уронила кошелёк, а потом наклонилась его поднять. Тогда-то они и врезались, будто дожидались своего звёздного часа, понимаешь? Дальше нагрубила кассирше. Она стала рассказывать про какую-то акцию зубной пасты или туалетной бумаги, а я не могла на месте устоять. Может, все люди потому и злые, что у них трусы в задницах застревают?

Последовавшую тишину нарушило лишь шуршание листьев разросшегося рядом дуба. Джемма наклонилась, швырнула босоножки в сторону и поставила большую коричневую сумку на траву, усевшись рядом. Она скрестила ноги по-турецки, от чего её платье слегка задралось, показав белый треугольник злополучных трусов:

– Я принесла виски, – она полезла в сумку, достала бутылку и поставила её на бедро, плотно сомкнув вокруг горлышка свои длинные пальцы, – начала с маленькой бутылочки, знаешь, из такой бы точно пила Алиса. Ну, Алиса, свалившаяся в кроличью нору. Я просто хотела расслабиться, понимаешь? – стала откручивать крышку другой рукой. Та выпала и скатилась по натянутой ткани её платья в центр между ног, – даже захватила сигарет. Если грешить, так по полной программе, – Джемма подняла бутылку, – за то, чтобы трусы не застревали в жопе, – поднесла ко рту и сделала глоток. Её тут же перекосило, – фу, какая ж дрянь, фу, – она затрясла головой, – мне всегда нравилось вино. Только его нужно слишком много, чтобы напиться.

Джемма поставила бутылку на землю справа от себя, закрутила крышку и достала пачку сигарет:

– Если кто пройдёт мимо, наверняка подумает, что я убиваюсь с горя. А ведь это совершенно не так. Мне хорошо, – чирканье зажигалки и глубокий вдох, – правда, хорошо, – выдох, – я далеко не святая. И курю не в первый раз. И даже не во второй, – она снова затянулась, вытянула руку перед собой и уставилась на сигарету, направленную вверх дымящимся концом, – мы в колледже курили на пару с Заком, да и потом я покуривала, когда Тода не было дома. Говорят, если хочешь что-то спрятать, положи на видное место. Я так и сделала. Пачка сигарет лежала на моём столике с косметикой, прямо на нём, в шкатулке с украшениями. Тод даже не подходит к этому столу. Однажды он посмотрел на него и спросил: «интересно, что от тебя останется, если выбросить всю эту ерунду?» Да там только косметики тысяч на десять, не меньше, представляешь? – Джемма затянулась, – тогда я очень на него разозлилась. Оскорбил мои помады. Обесценил мои духи. Сейчас-то я, конечно, понимаю, насколько всё это глупо, и мне совершенно точно плевать на духи. Я вообще ничем не душилась уже пару дней.

Она подняла левую руку и принюхалась к подмышке:

– Воняет, – усмехнулась, – вот сейчас бы Тода сюда. Он бы и увидел, что от меня останется. Собственно, это и останется, – Джемма пожала плечами, затушив сигарету о землю, – Зак вчера сказал, что я красивая.

Подул ветер и Джемма вздрогнула, снова схватившись за виски и немного отпив:

– Фу, гадость. Но у нас, в мире живых, проблемы решаются именно так. Хорошо быть мёртвым. У меня были бы шикарные похороны, это точно. Народу бы притащилась куча. Тод сказал бы: «Она была любовью всей моей жизни. А ещё постоянно трескала крекеры перед сном, разбрасывая крошки по всей кровати». Так бы и сказал, я даже не сомневаюсь. Для него эти крошки, как для меня трусы в заднице. Раздражают страшно, а сделать ничего не можешь. Мне его, в общем-то, жаль, ведь я не нарочно издеваюсь. Просто эти крекеры чуть ли не самые диетические из всего, что только может быть диетическим. Они у меня в прикроватной тумбочке лежат. Короче говоря, 30 ккал не такая уж и страшная цена за ночное обжорство – Джемма сделала ещё глоток, сморщившись, – нет, если тебе интересно, в данный момент я не на диете. Наверное, нет такой диеты из выпивки и сигарет. А странно, кстати, что нет. На ней можно было бы заработать миллионы. В общем-то, это совершенно не важно, если ты мёртв, правда? А я же мертва. И Тод только что произнёс свою трогательную речь над моим гробом. Зак тоже захочет сказать пару слов. Тоду это не понравится. Он отвесит какой-нибудь комментарий в духе «надо же, у представителя немого искусства вдруг проснулся голос». Только Заку будет плевать. Может, он даже скажет, что я тоже была любовью всей его жизни. И что он был бы самым счастливым на свете, засыпая каждую ночь на моих крошках. Это вполне в его духе. На самом деле, такое невозможно предугадать. Вот ты знала, что скажут на твоих похоронах? – Джемма кивнула серой надгробной плите – а я могу узнать. Точнее, придумать. И всё сбудется до последнего слова. Всё потому, – она подалась вперёд и прошептала, – что у меня есть дар. Я о нём не просила, но он есть. Да ты и сама знаешь. Только не знаешь, с чего всё началось. В общем-то, с того, что я убила свою собаку, – отмахнулась, – но это ерунда. Собаки часто умирают. Самое страшное, когда узнаешь, что у тебя есть власть над людьми. Или когда они об этом узнают. И ты делаешь что-то для них, то одно, то другое. А им всё мало, – Джемма шмыгнула носом и облизнулась, её глаза заблестели – ты, наверняка, не в курсе, но по одной из теорий слово «ведьма» произошло от протогерманского wikkjaz – некромант, тот, кто разбудил мёртвых.

Встав не четвереньки, Джемма наклонилась, выставив вперёд руку, и провела ладонью по холодному серому мрамору:

– Почему здесь не написано «любящая жена и мать»? Почему на могильных плитах вечно пишут про ангелов, дорогу в рай или объятия Иисуса? Это ведь последний шанс рассказать историю человека парой слов. Я имею право не верить в ангелов, но я не смогу не поверить фактам. Интересно, что же в таком случае напишут на моём надгробии? Вполне возможно, я совсем скоро узнаю. А пока, – Джемма подалась назад и снова опустилась на землю, – я скажу тебе вот что – мёртвые лежат на кладбище, живые их навещают. Таков порядок, а не наоборот. В одной статье Нью-Йорк Таймс меня назвали чудо-женщиной. Чудо-женщина спасала мир, а я прикончила любимую собаку. Но об этом никому не известно. Никому, кроме тебя. Иногда мы вынуждены убивать тех, кого любим. Вот он – факт. Думаю, именно его и напишут на моём надгробии: Джемма Шоу, убийца своих любимых.