Владимир Чуринов - Иоганн ван Роттенхерц – охотник на монстров

– Артефакт не мой, – бесстрастно ответил алмарец. – Не понимаю, к чему вы клоните.

Маркиз откинулся на кресле, все глубже погружаясь в его мягкие объятья, он тяжело дышал, на голове в старческих пятнах выступил крупный пот. Затем он затянулся сигарой, собрался с мыслями и вновь повернул голову к собеседнику.

– Знаете, зачем живут старики? – снова сменил тему де Люмино.

– Это философский вопрос, а я презираю философию, – довольно споро откликнулся охотник. «Воистину, лучше смерть, чем дряхлая бездеятельная старость, лелеющая прошлые победы».

– Они живут, мой друг, – маркизу, похоже, доставляло удовольствие следить за кривящимся лицом собеседника, – либо назло, либо для кого-то. Назло я жил, пока был полковником. Назло врагам, смерти, бесчестью. Теперь это в прошлом. Теперь я живу ради. Ради этого дома, его хрупкой надежды возродить былую славу, ради моих бестолковых детей и бесполезных внуков.

– Мне кажется, – ван Роттенхерц пригубил коньяк, – мы очень удалились от темы.

– Думаете, я глупый, бесполезный старик? – смех Огюста походил на клекот старого грифа. – Нет. Сейчас мы подошли к сути. Вы видели не всех членов моего кастрированного семейства. Есть еще один. Тот, ради которого я живу. Тот, который семь дней назад выпил воды из кладбищенского колодца, наверное, на спор. Воду он пил из вашего проклятущего кубка. Его зовут Луи. Он моя последняя надежда.

Раздался скрип и скрежет, тяжелое кресло, которое слуги приносили в этот зал вчетвером, проскользило полметра по полу, прорвав ковер и скребя по наборному паркету. Ногу Иоганна скрутило резкой болью, но он не обратил внимания.

– Ведите! – охотник был готов вырвать собеседника из кресла и волочь за шкирку силой, столько времени ушло впустую.

Коридоры, залы, коридоры, лестницы, позади следует старый маркиз. Он что-то лепечет, мешая охотнику думать, зудит на грани слуха, как мерзкий трупный москит, мешая готовиться к встрече со злом. К встрече с прошлым.

– Он славный малый, – Огюст идет невероятно медленно, его рука дрожит, как парус на плохом ветру, – он наша надежда. С самого детства я понял – наша кость. Обожает собак, охоту, отменно лазает по деревьям, стреляет, много читает. Золото! Густая кровь.

«Злодеями не рождаются, отец, ими становятся, – Иоганн злится, ступени мелькают слишком медленно, нога невообразимо болит, он все сильнее, подражая старику впереди, опирается на трость, но грифон держит надежно. – Ты решил забрать то, что тебе не принадлежит. Детскую душу, невинную, без той гнили, что развратила тебя, заговорщик, сын демонолога».

– Пусть он выживет! Он возродит наш род. Даже когда на свет лез, мать чуть наизнанку не вывернул, она так орала, кокетка чопорная. Ему всего двенадцать, а силы как в шестнадцатилетнем, и стать, и лицом весь в предка. Мы потому его и назвали Луи. В честь предка! А фехтует как!

«Ты его не получишь».

Карл Луи де Люмино лежал на кровати в своей просторной детской. Как успел пояснить маркиз, шесть дней назад ребенок выпил из кубка воды и впал в кому. Или подобие транса. Беззащитный мальчонка лет двенадцати, облаченный в измятую пижаму, лежал посреди вороха простыней, подушек и одеял. Он метался, то бредил, то замирал. Когда замирал, становилось особенно жутко. На благородном, уже мужественном, несмотря на юный возраст, лице появлялось выражение, говорившее о скорби и борьбе. Будто из последних сил, разметавшийся на пухлой перине, в комнате, заполненной игрушечным и настоящим оружием, доспехами и книгами, юный воин старался победить зло в себе. Он, напряженный и сосредоточенный, собрав остатки беспамятной воли в кулак, стоял против тьмы, не давая мертвой руке давно сожженного чернокнижника дотянуться до себя из болота прошлого.

Иоганн взглянул на ребенка и понял: проклятая чаша его отца до сих пор не сожрала душу маленького героя только потому, что он отчаянно сопротивляется где-то в глубине своего расколотого сознания. И охотник понял, что он приведет эту борьбу к счастливому финалу. Жизнь будущего маркиза Карла Луи де Люмино стоила смерти бастарда ван Роттенхерца.

Теперь у охотника была цель. Он собирался побороться с проклятой жижей в теле мальчика.

Вода из кладбищенского колодца, из кубка кровавой луны. Эта мерзость плескалась в желудке ребенка, текла по венам. Приказав очистить помещение и принести его саквояж, доставленный лично дотошным Гиттемшпицем, ван Роттенхерц приступил к лечению.

Перво-наперво он попробовал применить рвотное, но без особой надежды. В попытке вывести проклятую эссенцию из тела Луи охотник, а теперь доктор поневоле, не преуспел. Два дня мальчика рвало от особого настоя трав, он метался во сне, извергал из себя остатки прошлых ужинов и бульоны, которыми его поили после падения в кому, стонал и выл. Но все было без пользы. На третий день ребенок снова напряженно застыл, вновь вступив в противоборство с тьмой внутри.

От скверны часто помогали посты и молитвы, личные обращения проклятого к Единому или иному богу. Следующей попыткой ван Роттенхерца была электрошоковая магия. Детское тельце, от четырех, укрепленных на руках и ногах магических свитков трясло как больного падучей, он выл как раненный зверь, доводя до слез и истерики мать, сестру и служанок. Но в себя так и не пришел.

«Почему, отец? Почему тебе потребовалось безвинное дитя? Ты видишь, он борется с тобой, не дает чернокнижным путам сломить свою волю. Почему ты не взял любого другого из местных, слугу, молодого маркиза, учителя фехтования. Чем этот мальчик заслужил муки? Будь ты трижды проклят в своем аду. Ты и твои черные поделки совращающие самых лучших. Наверняка это доставило тебе радость».

Все время, пока шли «пытки», Иоганн неотлучно находился рядом с пациентом, спал, только когда тот затихал, вернее, скорей впадал в дрему тут же на стуле. Он держал своего подопечного за руку и шептал, почти в бреду:

– Ты сильный, Луи. Ты очень сильный мальчик. Борись! Борись с ним. Мы не проиграем. Вспомни своего великого предка, тот Луи не сдавался, и мы не сдадимся. Держись, пацан!

Гиттемшпиц сам кормил своего мэтра, запихивая в него еду силой – когда дело доходило до работы, каждый из этих напарников знал свое дело великолепно.

На шестой день, когда месяц вандратакас уже начал клониться к концу, когда не помогли ни рвотное, ни электрошок, ни очищающие заклятья, от которых ребенок сходился в дугу, выворачивая суставы, Иоганна осенило.

«Кубок кровавой луны. Кровь. Неужели, отец, ты научился делать вампиров?»

Вечером Гиттемшпиц очень аккуратно принес теплый котел, в котором плескался антивампирический декокт, средство, способное предотвратить становление даже очень сильной кровососущей твари. Ван Роттенхерц сам вливал серо-зеленую бурду в горло многострадального Луи через воронку.