Майя Сварга - Болото вечной жизни. I часть

– Да – водяной, – загорячился Егор, – мне ребята всё рассказали, они бегали ночью к болоту, близко не подходили, конечно, и видели и призраков, и зомби и испугались так, что чуть в штаны не наложили. И даже водяного видели – чёрное существо шевелилось в болоте и выло там, а затем они побежали домой и больше не ходили туда. А ещё водяной может во сне присниться. И кому он приснился, тот с ума сходит и его надо в сумасшедший дом отправлять, потому что он обязательно пойдёт, иначе, ночью и утопится в болоте. Несколько человек так утопилось, только одного поймали, потому что следить стали, теперь их в дурдом отправляют, кому он приснился… – Егор потерял дыхание и замолчал.

Юля, сузив глаза, неотрывно смотрела на брата, выпалившего без остановки свой рассказ. Дослушав, она перевела взгляд сначала на Андрея, затем на Марину и увиденное несколько озадачило её. Да, она не считала, что в болоте живёт водяной, но полное единодушие жителей деревни недвусмысленно говорило ей о том, что с тем местом что-то не так. А выражение лиц супругов также недвусмысленно показывало, что они считают это не более чем нелепыми историями – не то милые развлечения местных жителей, любящих пугать приезжих, не то дремучие деревенские суеверия, на которые каждый образованный человек должен смотреть свысока. Покачав головой, Юля закрыла глаза и откинулась в кресле, размышляя над услышанным.

К этому моменту время перевалило уже за полночь и собеседники, пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись по своим комнатам. По дороге Андрей спросил у Марины:

– Как ты думаешь, нужно ли поговорить с Егором о вредности подобных фантазий?

На что та ответила:

– Не стоит, кто ребёнком не заслушивался страшными историями, да и сам их не рассказывал.

– Я не заслушивался и сам не рассказывал! – категорично заявил Андрей.

– Ну, ты у нас уникум, а я лично делала и то, и другое в лагере, и что интересно, вроде понимаешь, что бред, а в то же время веришь. Егор – нормальный подросток, пусть развлекается, – и Марина улыбнулась, вспоминая собственное детство.

Юля и Егор шли к своим комнатам, захватив щенков в охапку, так как те были слишком сонными, чтобы бежать самим. Перед тем, как отправиться к себе, Юля зашла к Егору обсудить услышанное. На кровать они забрались с ногами, взяв малышей с собой.

– Юль, что ты думаешь по этому поводу? – спросил Егор и, взъерошив волосы руками, уставился в чёрный прямоугольник окна. С тех пор, как он своими собственными ушами услышал рассказы о болоте и своими глазами увидел откровенный страх тех, кто рассказывал о нём, он полностью поверил в то, что там обитает нечто жуткое. Слишком испуганы были мальчишки, говорящие о том проклятом месте. И сейчас, как и весь сегодняшний вечер, взгляд его неотступно притягивало болото, видеть которое он не мог, но чьё присутствие ощущал очень остро.

– Знаешь, мелкий, я полагаю, что, с одной стороны, у страха глаза велики, например, эти «зомби» – явно просто болотное свечение, а уж придумать можно… – Юля пожала плечами, – но, с другой – в этом, безусловно, что-то есть, раз все местные в это верят.

Тут Егор горячо закивал головой:

– Да-да, и ещё как, ребята в самом деле боятся болота. Когда я предложил сходить ночью и посмотреть, они явно испугались и посмотрели на меня как на идиота, никто не согласился.

– Об этом я и говорю, а ведь это безбашенные подростки, сующиеся в любую дыру. Я не думаю, что Андрей прав, утверждая, что это абсурд, реакция людей опровергает это. Сложно представить, не невозможно, но сложно, что вся деревня договорилась разыгрывать приезжих. Очевидно, там на самом деле что-то есть.

– И что мы будем делать? Завтра же отправляемся на исследования, как и положено мангустам?

При слове «мангусты» оба улыбнулись, вспомнив вчерашний разговор.

– Нет, я не могу, щены ещё очень маленькие, они не пройдут двадцать километров. Надо подождать, когда они подрастут, я не хочу оставлять их одних. Месяца два-три – и можно отправляться. А ты пока собери в деревне всю информацию, какую только сможешь.

На этом разговор закончился, и Юля, пожелав брату спокойной ночи, ушла в свою комнату и легла спать. Но услышанное слишком взволновало её. Мысли вихрем носились в голове, напрочь прогнав сон. Юля вылезла из кровати и, подойдя к открытому окну, стала смотреть в тёмную июльскую ночь. Звёзды, усеявшие небо сплошняком, как это редко бывает в средней полосе России, мерцали и переливались, а затем, как и всегда, когда Юля пристально смотрела на них, начали кружиться, приближаясь и одновременно удаляясь каким-то непостижимым образом. Почти загипнотизированная этим зрелищем, она долго стояла, не шевелясь, не слыша трещавших вокруг кузнечиков и даже не замечая – тёплой или прохладной была ночь. Мысли, с таким грохотом носившиеся в голове, пока Юля лежала в кровати, куда-то незаметно испарились, и сон начал одолевать её. Она вернулась к кровати и легла, уже почти спящая.

«Я стою рядом с каким-то человеком. Он намного старше меня, и он начальник. Он приказывает мне убить другого человека. Я отправляюсь выполнить это задание, но когда я подхожу к другому, понимаю – у меня к нему нет вражды. Убивать его я не хочу. Я разворачиваюсь и ухожу оттуда. Через некоторое время я возвращаюсь обратно к начальнику. Он укоризненно говорит мне: „Я же приказал тебе убить его, ну да ладно, я сделал это за тебя“ и видно, что он совсем не расстроен. В этот момент я замечаю рядом с ним лежащего на земле, еле шевелящегося в луже собственной крови, истерзанного, почти мёртвого человека с одним глазом – другой вырезан. Начальник показывает на примитивно нацарапанное лицо на листе гибкого пластика и говорит: „Это я достал у него, он не хотел говорить, где его спрятал, пришлось пытать. Есть три ключа к разгадке тайны, одним владеет он – вот этот рисунок, другим я – необходимо смазать кровью губы на рисунке, третий – у тебя, тебе нужно узнать, что делать с глазами. Есть ещё некто, его хозяин, он также связан с этим, но кто он, неизвестно, хотя он очень важен. Кстати, губы можно смазать хоть сейчас. Это ничего не даст, но просто очень интересно понаблюдать за тем, что произойдёт. Тем более что за кровью дело не станет. Вот, посмотри“. И он, наклоняясь, обмакивает палец в лужу крови и проводит по нарисованным губам. На них остаётся жирная красная полоса. Я сгибаюсь над рисунком, почти уткнувшись в него носом, и с огромным напряжением и интересом вглядываюсь в него, пытаясь предугадать, что же должно произойти. Секунд десять ничего не меняется, затем всё резко расплывается, и я не могу увидеть вообще ничего. Я отчаянно пытаюсь разглядеть маску, чтобы узнать, что же должно случиться, но тут…»