Юрий Саваш - Бездна

– Снимите всё это, – приказал я прислуге, указывая на растения. – И проводите меня к господину Наталису.

Прислуга кинулась исполнять мои указания. Через минуту я уже стоял в кабинете казначея. Здесь был беспорядок. Книги и записи разбросаны, порваны и смяты. Ящички шкафов и тумбочек выдернуты, а содержимое рассыпано.

– Не обращайте внимания на беспорядок. Это постаралась моя дочь, – заметил меня Наталис. – Как всё прошло?

– Обряд прошёл успешно, и ваша дочь свободна.

– Господин венатор так быстро удалился, что сбил прислугу, а я не успел его поблагодарить.

– Он бросился на поиски ведьмы, околдовавшей вашу дочь, по горячим следам.

– Но, что могло понадобиться ведьме, от дочери простого государственного казначея?

– Не могу знать. Но уверяю вас, что венатор с этим разберётся. А сейчас вынужден откланяться. Всего доброго.

– Господин, могу я предложить вам ночлег под крышей моего дома?

– Почему бы и нет? – не видел я причин отказываться.

– Прислуга покажет вам комнатку для гостей, а я пока продолжу прибирать бардак, наведённый моей дочерью.

– Доброй Ноктис, – попрощался я.

– И вам доброй.

Ноктис подходила к концу. Петитэ сменила Хебетес на небосводе. Самое маленькое ночное светило из всех поднималось к зениту. Мы с господином и госпожой Дэ Брута сидели возле потрескивающего камина. Неизвестно по какой причине, меня охватило чувство опасности. Я не мог объяснить, чем оно вызвано, но за годы службы привык доверять своим инстинктам и чувствам. Я с нетерпением ждал наступления Дие, чтобы продолжить путь в орден.

– Странно, – Наталис был погружён в чтение своих документов.

– Что именно? – спросила супруга.

– Да, кое-что не сходится в налоговых ведомостях. Следует ещё раз проверить. Мне, как-никак, завтра сдавать их сборщикам.

В дверь постучали, и в залу вошла прислуга с подносом в руках. Что-то меня напрягло в момент её появления.

– Ваш чай, господин, – поставила прислуга поднос. – Мы можем быть свободны?

– Да, – коротко ответил Наталис.

Прислуга разлила чай по кружкам и удалилась.

– М-м-м-м, – отпил чая Наталис. – Бьянка как всегда на высоте.

Супруга Наталиса тоже отпила. Я потянулся за кружкой, когда Наталис закашлялся, и у него изо рта потекла кровь.

– Милый, милый, что с тобой? – бросилась к Наталису жена.

Я принюхался к чаю. Уловив еле заметный запах примеси, я отбросил кружку и подбежал к хозяину дома. Супруга закашлялась, и у неё тоже пошла кровь. Наталис Дэ Брута был уже холодный. Такого быстродействующего яда, я ещё не встречал. Рядом с супругом упала охладевшая жена. Я быстро покинул залу и, застучав сапогами по лестнице, вбежал в свою комнату. Мечась по комнате в поисках сумки, мне вспомнилось, что она в конюшне. Противоядия, которые я возил с собой, были в ней. А после столь учтивого приёма я совсем расслабился и позабылся.

Бросившись из комнаты к лестничной площадке, застучал сапогами по ступеням. Прыгал через одну и две ступени, подгоняя себя. Спустившись на этаж ниже, и заглянув в залу с жертвами отравления, мой взгляд приковали мухи, кружащие над телами. Мухи не могли так быстро слететься к трупам, если не было применено проклятие.

Мой кулон завибрировал, так как чёрная кровь, наполнявшая его, закипела. Тела четы Дэ Брута поднялись. Глаза закатились, были видны только белки. С шипением и рычанием они направились в мою сторону. Супруги были бледны, словно обескровленные. «Восставшие. Здесь без ведьмы не обошлось». Я достал из-под полы плаща два револьвера. Стволы оружия были изменены на прямоугольные. У них имелись прорези для быстрого охлаждения. Без раздумий я взвёл курки и нажал спусковые крючки. Пули продырявили головы восставших. Тела упали и замерли. «Надо их сжечь, да побыстрее. Странно, что на звуки выстрелов не сбежалась прислуга?» Я несся по лестнице на первый этаж. Он был пуст. Казалось, что весь дом вымер.

Раскрыв дверь прихожей, и выбежав на территорию имения Дэ Брута, я бросился в конюшню, где меня встретил конюх с летающими над ним мухами. Выстрел, и конюх упал. «Гром? Гром? Где же мой жеребец?» Я торопился. Конь мирно спал, когда я его нашёл. Раскрыв седельную сумку, вытащил свёрток, мензурки с impedimentum aqua и огненную бумагу.

Первым на очереди к изгнанию был конюх. Пока я занимался поисками, отверстие на голове восставшего затянулось, и он подобрался ко мне. Вылетела очередная пуля, продырявила нежить и отбросила от меня. Тело конюха притихло, но я знал, что это ненадолго. Подойдя к конюху, разбил мензурку с impedimentum aqua. Жидкость растеклась по телу восставшего, настал черёд огненной бумаги. Разрывая огненную бумагу над телом, из рваных краёв начали вырабатываться искры, и вспыхнул огонь. Тело нежити извивалось в языках пламени. Восставший рычал от боли. Огненная бумага давала огонь, что не тух, пока цель не сгорала. От испускаемого жара противники уничтожались за мгновение. Impedimentum aqua же, не давала огню распространиться и сдерживала его там, где была разлита. Огонь погас тогда, когда передо мной остался лишь обугленный скелет. Я пнул оставшиеся кости, и они рассыпались в прах.

Покончив с конюхом, я побежал обратно в дом. По дороге моё внимание привлекли огни, зажигающиеся за оградой. «Скорее всего, горожане сходились на крик».

На первом этаже меня поджидала прислуга. По усадьбе разлетелись звуки выстрелов. Я стрелял по головам всех восставших, остановился лишь тогда, когда закончились патроны в барабанах. Нечисть лежала с дырками в головах. Я хватал нежить за ноги и стаскивал в общую кучу. Одну из восставших, ту, что принесла нам чай, оставил лежать в стороне. С общей кучей был проведён тот же обряд, что и с конюхом.

Закончив, я подошёл к последней, оставленной мной. Дыра в её голове затянулась, и она попыталась встать. Спрятав револьверы и вооружившись кольями, приковал её к полу, пробив ладони и стопы. Восставшая не чувствовала боли и просто извивалась, пытаясь встать. Аккуратно развернув свёрток, достал две серебряные монеты. Когда-то этих монет было тридцать, но со временем почти все они были утеряны. Эти тридцать монет – плата Лудасу за предательство святого Леса Христи. Я же обменял эти монеты у обычного пьяницы за бутылку спиртного.

Склонившись над восставшей, я закрыл ей глаза и положил на веки монеты. Средние и указательные пальцы рук приложил к вискам, а большими прикоснулся к монетам.

Я считывал последнюю зрительную память. Смотрел глазами некогда живой девушки, на всё, что происходило с ней до момента её смерти. Она прибиралась, мыла, ухаживала. Делала всё, что причитается прислуге. Меня интересовал вечер, и он настал. Она пошла на кухню для того, чтобы подать господам чай. На кухне её встретила кухарка и указала на поднос. Девушка послушно его взяла и понесла в залу. Постучала, зашла. Сейчас её глазами я видел себя и свой подозрительный взгляд на ней. Она разлила чай и вышла. Поднялась в свою комнату, и на этом воспоминания закончились. Мне следовало идти на кухню. Закончив с прислугой, я её сжёг и направился туда. Больше мне торопиться было некуда, так как на кухне меня ждала кухарка. Женщина тоже никуда не торопилась – она была мертва. Кто-то приколотил её к кресту и перевернул его вместе с ней вверх ногами.