Алексей Бородкин - Призрак

Утром Сэл сказала, что у неё дурное настроение. Её мучали кошмары, она плохо спала и вообще:

– Давай сегодня никуда не пойдём? Проваляемся целый день в постели.

Я ответил, что от этого можно сойти с ума – целый день торчать в каюте. Сказал, что у нас и так слишком мало развлечений.

Она ответила, что я дурак. Так и сказала: "Коб, ты дурак!" и прибавила, что я ничего не вижу дальше собственного носа.

– Точнее видишь, но не хочешь видеть. А ещё точнее, смотришь, видишь, но не хочешь смириться.

Я спросил, о чём она болтает, но Сэл уже выскользнула из-под одеяла, накинула на плечи халат. Обожаю это мгновение, когда надевает свой полупрозрачный халатик: утренний оранжевый свет пронизывает ткань, виден контур обнаженного тела, соски грудей – они появляются по очереди, Сэл поворачивается, застёгивая пуговки, – первым возникает правый затем левый… просто театр кабуки в роскошно-сексуальной интерпретации.

В каюту заглянул дневальный, сказал, что кэп желает нас видеть. На вопрос: "Какого чёрта ему надо?" ответил, что капитан сильно расстроен.

– Даже пил ром!

Я посмотрел на мальчишку-дневального с насмешливой укоризной:

– Ого! Это действительно необычно! Он так редко это делает… всего лишь каждый день.

– Приказал, чтобы вы явились к нему, как можно быстрее.

– Чичас, – согласился я. – Только надену кеды. Чтобы в поворотах не заносило.

Дневальный пожал плечами, мол моё дело передать, а дальше поступайте, как хотите.

Я предложил Сэл позавтракать, она ответила, что не голодна, и вообще лучше поторопиться. Зачем дразнить гусей?

– Тогда пойдём к капитану?

Она кивнула. Сэл не успела накрасить брови и ресницы и потому походила на школьницу-выпускницу. Чуть наивную и ожидающую от долгой последующей жизни роскошных приключений.

Капитан трескал ром. Дневальный оказался прав, сегодня процедура принятия за воротник отличалась от обычной. С мертвецки спокойным лицом капитан наполнял кружку, вздыхал и с таким же философским спокойствием выпивал.

– Здравствуй, Саломея! – капитан обращался к моей напарнице. Меня он начисто игнорировал, даже руки не подал. Я не обиделся.

– Тут вот какое дело, – капитан говорил медленно, рассуждая. – Ты же общаешься с этими… – большим пальцем он показал за спину. – И я подумал…

– Что произошло? – спросила Сэл.

– Дельце приключилось на судне ху… – кэп икнул, – хуже не придумаешь. Долли Бартоломью изнасиловали.

Сэл ничего не сказала, только нахмурилась. Капитан постучал ногтями по столу и продолжил, размышляя с самим собой. Полагаю, он вытянул пару бутылок до нашего прихода.

– Если эту отвратительную выходку можно назвать изнасилованием. Скотина, Руперт, запудрил девице мозги, наплёл небылиц, что они станут играть в паровозики.

– Руперт? – удивился я. – Вы его поймали?

Кэп заглянул в кружку, увидел дно и сильно огорчился.

– Придумал же такое, мерзавец. Чух-чух! Паровозики! Как тебе это нравится? Впрочем, ей много не надо, мозги у девчонки, как у младенца.

К своим двадцати восьми (или около того) годам Долли Бартоломью имела роскошное тело здоровой зрелой женщины и мозги трёхлетнего ребёнка. Кэп сказал, что рассудком она напоминает попугая. Он видел такого в Глазго, в порту, у прокажённой гадалки.

– Весёлый был, шельма. Задорный. Хотя и воровливый.

– Чего вы хотите от меня? – спросила Саломея. – Насколько я понимаю, вы схватили насильника. Долли даст показания…

– Долли ничего не скажет, – перебил капитан. – Отец запрещает её допрашивать. Поэтому я хочу, чтобы ты нашла доказательства вины Руперта. – Мы с Сэл переглянулись. Я подумал, что сейчас мозги капитана напоминают попугайские. – Или доказала его невиновность. Понятно? Здесь действуют законы королевства! – кэп грохнул кружкой об стол. – И я гарантирую эти законы на своём судне! И никакой вонючий итальяшка не помешает мне судить подданного её величества! А значит, он имеет право на адвоката, на расследование и право быть повешенным. Понимаешь? Не зарезанным или линчёванным этими макаронниками, а повешенным по закону. Всё ясно?

Выговорившись, капитан нырнул под стол и загремел бутылками. Оттуда, снизу он рыкнул, что мы свободны. Он всё сказал, и более нас не задерживает.

Я взял Сэл за руку, и мы пошли к выходу. Было около одиннадцати – самое время для завтрака.

9 января 1899 года, пассажирское судно "Herald of freedom", отдало швартовы в порту Саутгемптона, втянуло в себя сходни, как глубоководный спрут втягивает в себя щупальца и вышло в бухту Саутгемптон-Уотер.

Только человек, обладающий тонкой извращённой фантазией (или напротив, не обладающий воображением вовсе) мог дать этому нелепому, грузному и неповоротливому судну такое название – глашатай свободы. Профилем "Герольд" напоминал одёжный шкаф, перевёрнутый набок и сильно изломанный – будто пьяный взбесившийся муж долго колотил по нему бейсбольной битой, полагая, что любовник жены заперся внутри.

Из бухты Саутгемптона "Герольд" намеревался попасть в Ламанш, пересечь его и стать на якорь в Шербуре, чтобы забрать купивших там билеты пассажиров. За Шербуром шла остановка в Лимерике – одёжный шкаф заполнял свои внутренности человеческими душами, и был готов пристать к любой стенке в любом порту, где бы нашлась хоть дюжина бедолаг, желающих пересечь Атлантику.

Какое-то время капитан серьёзно помышлял "заглянуть" на Азорские острова. Дабы пополнить трюмы питьевой водой и пассажирами.

– В главном он прав, – сказал я. – Если на судне совершено преступление, мы должны его расследовать.

– Как ты себе это представляешь? Расследовать раскрытое преступление?

– Ну… – я не знал что ответить, и подумал, что Сэл иногда бывает исключительно беспардонной. – Вскрытие покажет. Сейчас у нас два варианта: или осмотреть место преступления, или переговорить с подозреваемым.

– Он не подозреваемый, – отрезала Сэл. – Он преступник.

Руперт сидел на койке, подтянув к себе ноги и обхватив колени руками. Перед ним лежала раскрытая книга. Когда мы вошли, он поднял голову и посмотрел на нас сквозь круглые очки. Взгляд показался мне печальным. Не испуганным, не затравленным, а печальным. Весу в Руперте было килограмм шестьдесят, не больше.

"Матерь божья, – подумал я. – Если это насильник, то я просто бандит с большой дороги".

Пассажир второго класса, Руперт Строуберри путешествовал с женой и сыном – это я выяснил из пассажирского журнала. Он оплатил двухместную каюту, вероятно из экономии. Я мысленно представил, как он спит, обняв сына. "Или жену. Они могли спать на одной койке, а сын имел отдельное, роскошное лежбище – десятилетнему мальчишке здешняя койка покажется необъятной".