Сергей Лёвин - Послесказие. Сборник

Она бы и убежала, но от удара об пол зомби-фарш деформировался, и Жучка потеряла несколько драгоценных мгновений на то, чтобы снова собрать себя воедино.

– Ноднагкыщкыщларбдыдыщ! – подняла тревогу Зюзюля.

Вторая из Жучкиных эманаций также получила сокрушительный удар огнетушителем.

Впрочем, борьба продолжалась. Хотя Жучка и слабела.

Гунсус-Мунсус был трезв и бдителен. Теперь он смотрел на корыта, и стоило только фаршу зашевелиться, как Гунсус-Мунсус обрушивал на него огнетушитель.

Зюзюля тем временем раскатывала тесто, и попутно выдёргивала из ближайшего чана кусочки зомби-фарша и тот оказывался в липкой холодной ловушке. А затем и в печи, на ужасающего вида противне.

Ларёк заполнился мясным духом. Проникнув на улицу, он стал приманивать покупателей. К ларьку с мелочью в руках тянулись проголодавшиеся бедолаги. Гунсус-Мунсус бойко торговал, ухитряясь незаметно для покупателей пресекать попытки фарша к бегству.

Спустя час и восемнадцать минут 43 % бывшей Жучки уже было съедено и, урча в желудках, термически обработанные остатки собаки распространялись по Москве.

– Фу-уф! Салебаязькыщтыщлар, – произнесла утомившаяся Зюзюля.

– Киштык-шмирштык, – сказал ей Гунсус-Мунсус, указывая на веник.

– Брекекеупспрдрыбф, – согласилась его жена и стала подметать кусочки фарша с пола.

Того, что удалось соскрести с пола и стен, хватило ещё на 18 беляшей.

Тем временем Беляш

Призрак вора в законе, конечно же, не мог не заметить кипиш , который происходил на его территории. Беляш наблюдал за схваткой ориентального семейства с зомби-фаршем. И симпатии авторитета были на стороне мясной продукции, поскольку и Гунсус-Мунсуса, и Зюзюлю с их отвратительной кухней Беляш знал уже очень давно. И не с лучшей стороны.

Но было ещё одно обстоятельство. В какой-то момент призрак понял, что попал в ловушку – как железный терминатор у электромагнита. Он понял, что мясная масса не является чем-то заурядным и обыденным.

Фарш словно говорил Беляшу: « Иди сюда, ты нужен мне! Ко мне! » Да что там говорил! Приказывал!

И Беляш не мог ослушаться.

« Сюда! – безмолвно, но отчётливо звал фарш. – Иди сюда! »

Фарш засасывал унылую субстанцию призрака, как осеннее болото – тело пьяного грибника. Как Лизкины порочные губы оливку из бокала мартини.

А ещё мгновением позже Беляш обрёл плоть. Новое тело было перемолото в мясорубке, нашпиговано не самым свежим луком, густо наперчено, смешано с мусорной дрянью с пола и веника.

Встреча № 3

После двух десятилетий призрачного бытия ощущение плоти, ощущение наличия телесной массы стало пьянящим.

«Я живу! – ликовала душа Беляша. – У меня есть тело!»

Корыто оказалось восхитительно прохладным. А сквозняк с улицы казался освежающим дуновением (хотя, признаем, в затхлой атмосфере беляшного ларька морозный сквозняк как раз и являлся таковым).

В то же время, блаженствуя в фарше, Беляш понимал, что рядом, в той же субстанции живёт ещё один обитатель.

«Псина! – догадался авторитет. – Ну, так мы её подвинем».

Жучка уступала место неохотно, огрызалась. Неизвестно, чья бы взяла, если бы собака не ослабела в сражении с Гунсус-Мунсусом и его женщиной. Ворча и отбрехиваясь, она удалилась на задворки сознания.

А Беляш, вселившись в кучку сомнительного перемолотого мяса, ощущал себя Александром Македонским на пике славы. Но затем мозолистая рука Зюзюли выскребла остатки мыслящего фарша из котла, швырнула в липкое тесто, проворно запечатала края и швырнула в печь.

Огненные врата

Кому-то пребывание в печи могло бы показаться адом, несусветной и нестерпимой мукой. Но только не Беляшу, который, обретя плоть, наслаждался каждым ощущением вновь явленного бытия. Раскалённая печь мнилась ему, скорее, банькой. А париться на верхней полке, да с веничком, Беляш уважал.

«Ох, хороша банька! – мысленно прикряхтывал он. – Ох, жарку даёт!»

Вместо пота его новоявленная телесность исторгала склизкий жир, и тот тёк по замысловатым коридорам со стенами из теста.

В огненной печи новое тело Беляша обретало твёрдость, переставало быть рыхлым и комковатым, становилось упругим и поджарым. Тесто стало частью этого тела, его мозолистой, поджаристой кожей.

Но не дремала и изгнанная на задворки собака. Именно сейчас, когда криминальный авторитет расслаблялся в «баньке», Жучка предприняла отчаянную попытку вернуть себе захваченное тело. Чахнущий экстрасенсорный импульс подчинил себе покров теста, протолкнул сквозь твердеющую, покрывающуюся корочкой тестовую массу очертания лап – одной, второй, четвёртой. Выдвинул бугорок головы.

Жучка и при жизни была упрямой собакой. Посмертие нисколько её не изменило. Собака всё ещё надеялась победить.

Золотой зуб

Из печи заструилось зловоние. Это был давний, на уровне инстинктов усвоенный знак – беляши готовы. Уже долгие годы Зюзюля вытаскивала из печи противни совершенно машинально, не задействуя разум.

Мысли Зюзюли витали в жаркой и далёкой, затерянной от мира, долине Кышпыш, где, разбогатев в ледяной Москве, они с Гунсус-Мунсусом купят участок земли и построят дом. Дом большой – родственников много. Сыночки чтобы жили – Мыштыг, Быштыг и Кыбдыбды-Джымшыг. С детишками своими. Комнаты две нужно. Или даже три. Пятьсот долларов стоит, как минимум. Вроде не большие деньги, а накопить не получается. В Москве всегда находился кто-то, кто отбирал все деньги. Часто это были полицейские. Иногда пожарные и санэпидстанция – с ними разбирался хозяин, но после визитов этих инстанций долго не платил денег и приходилось тратить накопления. Забрать все деньги могли даже стоматологи – ведь не так давно Гунсус-Мунсус вставил себе золотой зуб. Он истратил все сбережения, и Зюзюля, хотя и хотела побить его лопатой, но смирилась с выбором. Ведь в долине Кышпыш золотые зубы были таким же показателем статуса, как автомобиль «бентли» в ледяной Москве. Если что, золотой зуб можно вырвать и обменять на десяток баранов.

Мысли Зюзюли бродили привычными тропами. Гунсус-Мунсус был поглощён торговлей. И никто не заметил, как один из беляшей пришёл в движение.

Жучка близка к провалу

Жучка свыкалась с новым телом. Двигаться на лапах из теста было не так просто, но, безусловно, удавалось. Шаг, другой. А вот перейти на бег не получалось. Хрустела поджаристая шкура.

Собака испытала досаду и гавкнула.

Жучка совершенно не ожидала, что у неё получится гавкнуть вслух. Но звук – раздался.

– Гав!

Страх пришёл лишь потом, когда Жучка увидела (а она могла и видеть), что к ней обернулись и Гунсус-Мунсус, и его женщина.

И оставалось только беспомощно тявкнуть и попятиться.