Максим Кызыма - Обитель снов

– Сам справлюсь, – Бубен, наконец, нашёл то, что искал. Это была небольшая аккумуляторная, дисковая пила – болгарка.

Бубен убедился, что болгарка работает, и аккумулятор не разряжен. Взял с собой ещё небольшую монтировку, на всякий случай, и закрыл двери. Компания стояла и дожидалась, когда Бубен поставит свой «Ларгус» на сигналку. Сигнализация встала на охрану почему-то с пятого, или даже с седьмого раза, хотя видимых причин не было. По близости не было вышек сотовой связи или каких-либо других мощных передатчиков, способных создать радиопомехи, и Бубен уже хотел просто закрыть машину на ключ, когда защёлки на дверях, наконец, сработали, и сирена издала характерный сигнал, означающий, что машина встала на охрану.

– Что за хрень… Сигналка опять глючит. Вроде, недавно батарейку менял, не пойму: на брелоке показывает полный заряд… – Бубен залип, разглядывая брелок.

– Да ты сам сегодня с утра глючишь! Пошли, давай! – Серёге не терпелось поскорее осмотреть здание, которое накануне нашли Саня и Жека.

– Иду, иду, – в очередной раз раздражался Бубен.

Бубен, он же Глеб Власов, был барабанщиком в группе. К коллективу Глеб присоединился последним, не считая бас гитариста Рустама, как музыканта отличного, но как человека очень ненадёжного из-за постоянных запоев, несмотря на свои молодые годы, поэтому Рустам продержался в группе недолго. После ухода Рустама, бас гитару на себя взял Саня, что он, впрочем, отлично совмещал с вокалом. Глеб был отличным барабанщиком, он мог отбивать дробь и удары на чём угодно, даже на консервных банках, но был весьма неуравновешенным человеком и самым капризным в группе, отчего постоянно терпел многочисленные насмешки со стороны приятелей. В целом на Глеба всегда можно было положиться, хоть и с большим недовольством, но Глеб всегда появлялся вовремя и являлся неотъемлемой частью сложившейся команды. Из всех участников группы, Глеб единственный, кто жил с родителями в своём доме. Он работал в большой компании по обслуживанию и ремонту домофонов, видеонаблюдения и различных охранных систем. Первой его машиной была шестёрка жигулей, но она постоянно ломалась в самый неподходящий момент, а когда Глеб однажды снял ковролин под задними сидениями и увидел не днище машины, а землю под ней, то начал копить на новую машину. Накопить у него, конечно же, не получилось, тем более на новую, и через несколько месяцев, бесплотных попыток отложить деньги, он взял кредит и купил подержанный «Ларгус». Своей покупкой он остался доволен, а машина ни разу его не подвела. Нужно заметить, что Глеб не очень дружил с чистотой и порядком, поэтому его постоянно преследовал хаос, как в салоне автомобиля, так и дома – в его комнате. Вот и сейчас небритое лицо и сальные волосы очень хорошо гармонировали с потёртой кожаной курткой, с замызганными рукавами.

Дождавшись Глеба, вся компания двинулась по заросшей молодой порослью тропинке в направлении дома. Вскоре все четверо стояли на террасе и разглядывали окружающую территорию.

– Отличное место! – Серёга присвистнул. – По крайней мере, лучше, чем подземный переход, где мы выступали в последний раз.

– Бубен, где болгарка? Спиливай замок! – горел нетерпением Саня.

Все подошли к двери, Глеб включил болгарку и начал пилить замок. Брызнул фонтан искр, сопровождаемый громким, едким звуком трения вулканитового диска о толстый металл. Завывания пилы прекратились после того, как лязгнул спиленный замок. Наступила тишина, но в ушах ещё долго звенело. Глеб отошёл от двери, предоставляя Сане возможность первому «торжественно разрезать ленточку». Саня выдернул спиленный замок и откинул металлическую поперечину, блокирующую дверь. Немного помявшись в нерешительности, он потянул массивную дверь на себя – все замерли в ожидании. Тяжёлая дверь с протяжным скрипом потревоженных ржавых петель, спящих долгие годы в летаргическом сне, подалась с места и с трудом начала открываться. Потребовалось приложить немалое усилие, чтобы открыть дверь. Из открытого проёма двери пахнуло затхлостью: застоявшийся за долгие годы воздух вырвался наружу, обдав людей неприятной, удушливой волной старости. Все стояли молча, никто не отважился первым ступить за порог этого старого таинственного здания. Саня, скинув оцепенение, отодвинул, стоящего на пути Серёгу, и первым прошёл в дом – остальные последовали за ним.

Обстановка дома напоминала локацию постапокалиптической компьютерной игры. Стены были оштукатурены и окрашены голубой краской на высоту примерно около метра, что заменяло панели, но по большей части краска пожухла и облупилась, её хлопья лежали на полу, словно опавшие сухие листья. Штукатурка тоже пребывала в плачевном состоянии: её куски так же крошками рассыпались по полу. Пожелтевшая извёстка на потолке смотрелась уныло, но в целом ничего критичного в обстановке не было, небольшая уборка быстро бы поправила ситуацию, к тому же помещение не было пустым: старая потрёпанная мебель, кстати, на вид довольно крепкая, придавала некую ноту обитаемости дома, хоть и давно покинутого. Справа от входа, у стены, стоял большой диван с мягкими сидениями, корпус был сделан из дерева и покрыт толстым слоем тёмного лака, а ещё его покрывал не менее толстый слой пыли. Над диваном было узкое арочное окно, как и все остальные окна в доме. Рядом с диваном расположилась небольшая деревянная тумба, накрытая какой-то тряпкой, когда-то служившей накидкой, теперь же полностью выцветшей и истлевшей так, что, казалось, стоит до неё дотронуться, как она тут же рассыплется на нитки. У правой стены, между оконных проёмов, опять же относительно входа, стоял стеллаж, по всей видимости, когда-то он был заставлен книгами, так как несколько книг до сих пор валялись на полках в куче пыли и кусков осыпавшейся штукатурки. Потолок был высоким: метра три, или даже три с половиной, узкие, но высокие окна с почерневшими стёклами, несмотря ни на что, всё же пропускали достаточно света, чтобы чувствовать себя здесь комфортно. Окна располагались как на правой стене здания, так и на левой – по два с каждой стороны. Так же с обеих сторон от входа было ещё по одному окну – они смотрели на террасу. У стены, слева, между окнами, стоял огромный письменный стол, на вид очень прочный и, более чем вероятно, сделан был из дуба. К столу был придвинут стул, его мягкое сидение было рваным, и из обшивки торчала грязная набивка. Слева от входной двери, у окна, было что-то наподобие гардероба: на стене красовалась широкая резная доска, покрытая лаком, с десятком витых крючков, предназначенных для одежды. Под вешалкой лежал истлевший вязаный коврик, его грубая вязь была из какой-то прочной ткани, или даже веревки, сейчас он представлял собой жалкое зрелище. Но самым примечательным в доме, настоящим украшением, был камин, стоящий у противоположной стены, напротив входа. Камин был выложен белым кирпичом, что контрастировало с корпусом здания и внутренним интерьером. Большой, два метра в ширину и метр в высоту, – камин притягивал к себе внимание. Кованая решётка и уходящий в потолок дымоход создавали впечатление какого-то другого времени, той древней эпохи, когда людям было ещё неведомо электричество и прочие блага современной цивилизации. Словно это был вовсе не камин, а дверь в прошлое, в те далёкие времена, когда наши предки проводили долгие тёмные вечера у домашнего очага, в кругу своих родных и близких, делились своими мыслями и обсуждали планы на будущее. Такой очаг играл очень важную роль в жизни людей в те далёкие времена. Времена, когда люди были действительно близки друг другу, и общение было их неотъемлемой частью, в отличие от современного человека, когда почти всё его свободное время занимают многочисленные гаджеты и социальные сети. Сейчас люди стали неинтересны друг другу. Справа и слева от камина стояли двустворчатые шкафы: высокие и объемные, они занимали почти всё оставшееся пространство между стеной и камином, как с одной, так и с другой стороны очага. Перед камином пылилось старое деревянное кресло, не слишком большое и мягкое, но на первый взгляд довольно удобное. Половицы пола страшно скрипели под поступью людей, дом уже много лет не принимал гостей. На потолке висела огромная люстра, с многочисленными подсвечниками, в некоторых даже остались огарки свечей, а пол под ней был заляпан воском.