Сергей Коваль - Символ

Сверху на часах была маленькая круглая кнопочка, Сарра нажала ее – и крышечка распахнулась влево. На обратной стороне крышечки сверкало чистое золото, как зеркальце. На правой половине часов был с римскими цифрами по кругу циферблат, из центра которого исходят две тонкие стрелки. Пальцами ладони, на которой лежали часы, Сарра захлопнула их. Она любовалась часами, оставленными отцом перед тем, как он уехал. Но думала сейчас Сарра не о своем отце, а о брате.

Сарра обратно отодвинула сундук, но вернуть руки не смогла. Что-то холодное обволокло знобящиеся, дряблые кисти. Не энергично, не грубо ее затягивали под кровать. Ей в голову приходили сомнения о том, что это шутки брата, который только недавно укатил. Упершись в кровать плечом, она нагнулась и увидела захватившие ее кости, на которых раскидывались куски кожи, мышц. В некоторые места, где струилась кровь, падал свет, и она отливала блеском. Одна из костей переключилась на ногу Сарры, из-за чего ее стало легче тянуть. На крик девочки прибежала мать. Она ухватилась за дочку, когда ее чуть не уволокли под кровать. Мать ногами утыкалась в кровать, и она вытащила дочь из несуразной норы. Она бросила материнские силы, чтобы не дать дочке сорваться, а когда увидела разверзанные руки, ее хватка ослабла, и девочка оказалась под кроватью. Мама ринулась за ней, и ее рука наткнулась только на упертый к стене, окруженный пылью чемодан.

Сперва автокатастрофы отняли у женщины мужа и ногу дочери, потом предопределение забрало здоровье дочки, озолотив сердечным заболеванием, теперь ее полностью похитили. Может быть, все происходило в действительности не так, как мы впоследствии слышали. Пережитые нами события излагать не просто, но хранить потаенные беды в себе – мучительнее. Связующий нас знакомый, не участвовавший в наших невзгодах, советовал еще давно с утра изобретать наступившему дню название, чтобы проживать его с подготовленными ожиданиями, или в конце дня вручать ему наименование, какое заслужил. Занятному примеру мы последовали, придумывая имя для каждой главы.

ГЛАВА 2

ЛИЦОМ К ЛИЦУ С ПЕРВОБЫТНОСТЬЮ

Дневной свет просачивался сквозь густые кроны деревьев. Солнечные лучи, поливая листву, делали ее более приметной. Вся в зелено-переливных тонах нелюдимая чаща обогащалась пушистыми елями, шелковой хвоей, повсюду пестрили всяческого рода растения. Кора земли и деревьев была одинаково бурой, шероховатой. В завораживающей глуши преобладало безмолвие, едва расслышать можно было докучливое стрекотанье жучков. Из кустовых стеблей настойчиво вытягивались шипы.

Такой великолепной была глухая тайга. Чуть ли ни на каждом дереве все ветви стремились к небу, давая пример живущим не склоняться к земле. Покрывалась земля подзолистой, неупругой почвой. Где-то изобиловала растительность, а были и пустынные места, подстилки бурого цвета.

Погода в тайге обретала приятные условия. Местами на небе широкие облака заходили на такие же пушистые облака, местами было видно, как голубое небо переходит в синее. Кое-где из-за облачка показывалось солнышко. Порою дул легкий ветерок, расшатывал тонкие деревья.

По земле, заросшей высокой травой, шел человек. Его одежда была темная. Он ходил в черных резиновых галошах, в них были заправлены грязные и старые, но плотные джинсы. Поверх свитера с майкой он носил куртку, всю исцарапанную ветками. На голове у него была кожаная кепка. За спиной висел походный рюкзак, имеющий прозрачный кармашек, в котором мялась бумажка с надписью: «Коровьев Андрей». К рюкзаку был привязан топор и спальный коврик. Из рюкзака высоко торчала винтовка Мосина современного образца.

Лицо Андрея было молодо, шершаво, с прыщами. Из-под кепки свисал двойной чуб волос: часть падала на правую бровь, вторая часть чуба падала на левую. Его брови были волнистые, а над переносицей также росли волосинки, что с недалекого расстояния казалось: у него ровная бровь на два глаза. На самом деле, над каждым глазом были отдельные волновидные брови. И нос у него представлялся почти правильным, лишь правая ноздря немного меньше вытянутой левой ноздри. Возможно, его модная городская прическа не подходила по местным меркам, но свисающие до глаз волосы были подобны дебрям тайги.

Коровьев прорывался через кусты, между сплошными деревьями, выбирал проплешины и участки голой земли, старался идти там, где меньше цветистой травы. По сторонам он настороженно озирался, усиленно наблюдал за происходящим в округе. В тиши улавливалась безмятежность. Не было никаких движений, изменений в среде.

Тут он заметил, как с одного дерева вылетела птица и села на ветку другого дерева. Коровьев остановился. Рука быстро потянулась за спину и достала винтовку. Резким движением он прижал приклад винтовки к правому плечу и прицелился в черную птицу. Это была оттрепанная, величавая ворона, она почесывала клювом поднятое крыло.

Держа неуклонно мушку, Коровьев дышал ровно. Подушечка указательного пальца плавно сдавливала спусковой крючок. После деликатно произведенного выстрела он опустил винтовку. Птица сверглась с ветки.

– Есть! Сбил, – звонко прозвучал монотонный с грубым баритоном голос улыбающегося парня.

К дереву с чернявым трупиком птицы Коровьев подходил, пристально разглядывая соседние деревья и кусты. Оружие он положил. Когда он снял рюкзак, его спина оставалась такой же сутулой. Присев, он раскрыл рюкзак. В нем хаотично располагались походные предметы. Термобелье, полотенце, несколько пар носков, котелок, кастрюлька – все было разбросано в мешке. На случай крайнего голода он уместил маленький провиант в качестве хлебцев. Ворону Коровьев положил сверху всех вещей, на подготовленный, развернутый пакет. Между вещами он воткнул винтовку. Укладывая рюкзак, он оглядывался по сторонам.

По сорняковым тропам и среди терновых зарослей бродил Коровьев. Различными ухищрениями он проталкивался в непроходимой тайге. На его долю выпадало обходить неудобные препятствия, такие как сплетения деревьев и столбы колючих кустов.

Чтобы узнать, сколько времени, он полез в карман куртки и достал часы-компас. Время показывало полдень. А вот компас давал сбой. В сторону восхода солнца шел Коровьев, и стрелка компаса, вместо того чтобы указывать на север, буйно маячила на обозначении «восток».

Часовую стрелку Коровьев направил на солнце. Прямая, напополам проходящая из вершины угла между этой стрелкой и тринадцатью часов, должна указывать направление юг, что не соответствовало сбившемуся компасу. Такое аномальное явление не поддавалась его пониманию. И он остановился.

Ему даже показалось, что он испугался. Ногтем указательного пальца он постучал по стекляшке, но компас не показывал север. Тут же Коровьев отбросил от себя испуг, зажмурившись и помотав головой. В нем теплилась надежда, что, пройдя вдобавок путь, он испытает компас на указание правильного направления.