Колин Уилсон - Бог лабиринта

Утром 17 апреля он сел в почтовую карету, едущую по маршруту «Лимерик – Дублин», и испытал острое удовлетворение, когда холмы и поля Манстера проплывали мимо него и оставались позади. На этот раз, по крайней мере, бог лабиринта был побежден – любовная история прервалась до того, как он успел испытать ее горький привкус. Именно тогда, во время долгого путешествия из Лимерика в Дублин (120 миль!) Эсмонд сформулировал одну из своих центральных идей: жизнь – это битва против бога лабиринта. Кажется, он воображал этого бога в виде помеси огромного паука и толстого человека с оттопыренными ушами. И поле битвы, на котором он решил дать сражение этому всемогущему богу, был секс…

Читая о путешествии Эсмонда в Дублин, я внезапно вспомнил о Клайве Бейтсе, внуке Исаака Дженкинсона Бейтса. Правда, у меня уже было достаточно материала, чтобы завершить работу над книгой «Мемуары ирландского распутника» для Флейшера. Я честно заработал свои 15 тысяч долларов. Но меня это уже не волновало. Оставалось еще так много, чего бы мне хотелось узнать об Эсмонде Донелли. И когда книга будет опубликована, ее герой возбудит всеобщий интерес, и появится несметное множество исследователей его жизни. Я хотел опередить их всех и найти как можно больше сведений о нем прежде, чем возникнет ажиотаж вокруг его имени. Эсмонд овладел мною целиком. Второй том его дневников заканчивался записью от 28 мая 1765 года, когда он выехал из Лондона в Болонью, но вряд ли после этого он перестал вести дневники. Появилось много вопросов, на которые я хотел найти ответы. Как был убит Хорас Гленни? Что эта за слухи насчет Эсмонда и леди Мэри? И что это за любовная история с тремя сестрами? Почему доктор Джонсон так не любил Эсмонда Донелли? Что это за таинственная Секта Феникса, о которой ходят такие зловещие слухи?

Спустя два дня после моего приезда от доктора О'Хефернана я получил открытку от мисс Тины. В ней говорилось:

«Эйлин сильно простудилась, но она попросила меня передать вам, что литературными душеприказчиками Эсмонда были преподобный Уильям Эстон и лорд Хорас Гленни.

Искренне ваша

На мгновение я был озадачен. Насчет Эстона все понятно. Но как мог оказаться в этой компании Хорас Гленни? Как он мог стать душеприказчиком Донелли, если он умер раньше Эсмонда? У меня появилось искушение немедленно вскочить в автомобиль и помчаться в замок Донелли; к тому же, чтение дневников усилило мое желание еще раз увидеть те места, где прошла его юность. Но я уже написал Клайву Бейтсу о своем намерении быть в Дублине на следующий день, и мысль о столь длительном путешествии огорчила меня. Я поднял трубку телефона и связался с замком Донелли. Ответила мисс Тина. Проблема Хораса Гленни была сразу же решена. Речь шла о Хорасе Гленни-младшем, сыне друга Эсмонда. Мисс Тина сказала:

– Я полагаю, что тут ничего невозможного нет. Я имею в виду, если он любил Мэри Гленни…

– Но вы уверены, что он ее действительно любил?

– Не совсем, пожалуй. Мой отец, помнится, как-то рассказывал об этом Эйлин, но она не в состоянии говорить с вами в данный момент.

– Вам известно, где был застрелен лорд Гленни?

– У себя дома в Шотландии, я полагаю.

Я поблагодарил ее и повесил трубку. Насколько я понял, это опровергает версию о том, что Эсмонд убил Хораса Гленни: если бы это предположение было верным, то как же, в этом случае, он мог сделать сына Гленни своим литературным душеприказчиком?

У меня было прекрасное настроение, когда на следующее утро я мчался на автомобиле в Дублин. Мой душевный подъем был связан не только с Донелли. Сперва я намеревался поехать поездом, чтобы оставить машину Диане, но накануне она увидела в газете объявление о продаже подержанного «Лендровера». Я знал, что теперь мы можем себе позволить купить вторую машину, и мы приобрели ее немедленно. Я понимал всю абсурдность того, что этот пустяк может вызвать такой взрыв оптимизма, но и сама эта абсурдность поднимала мне настроение и вливала в меня новые творческие силы. Приятна мне была и сама поездка на восток, она напомнила о нашем с Дианой первом путешествии по Ирландии, когда мы открыли для себя эту прекрасную страну. И мне снова в голову пришла простая мысль, что главное в человеческой жизни – это интенсивность сознания, и мы должны открыть для себя эту удивительную способность нашего разума. Когда я купил этот автомобиль, у него был автоматический дроссель, и эта чертова штуковина вышла из строя, как только я сел за руль, и двигатель заглох на первом же подъеме, поэтому местный мастер нашего гаража поставил мне обычный ручной дроссель, и теперь я должен держать его включенным, пока двигатель не нагреется, и тогда машина сможет спокойно взять любой подъем. Но если я просыпаюсь утром с тупой головой и без настроения, то не найдется ли такой умственный дроссель, с помощью которого я смогу согреть двигатель своего сознания? Я часто провожу часы и даже дни, пытаясь поднять свое внутреннее напряжение, чтобы приняться за работу. У меня есть свои хитрости, как этого добиться: десять минут интенсивной, всеобщей концентрации, захватывающей все мое существо – мои мускулы и мой мозг. Когда я это сделаю – если, конечно, мне никто не помешает, – я могу почти физически проследить, как возрастает напряженность моего сознания, все вокруг перестает быть скучным, тусклым и безразличным. Это очень напоминает первый стакан виски, который вы выпиваете вечером, когда приятная теплота и оживление ощущаются не в желудке, а в сознании.

И вот теперь со мной происходит нечто странное и необычное, о чем невозможно сказать обычными словами, но, по крайней мере, я попытаюсь описать это состояние. Внезапно мне пришло в голову, что именно так себя чувствовал Эсмонд, отправляясь в свой вояж в 1765 году. И потом два образа слились воедино в моем сознании. Один из них – Эсмонд, выезжающий в почтовой карете из Лимерика, который мне приснился накануне ночью. Другой образ – это деревья на Лонг-Айленде, как будто сделанные из светящейся бронзы, в тот момент, когда Беверли склонилась надо мной. Этот последний образ был особенно ярким. Я ощущал запах Беверли, чувствовал тепло ее голой груди на моей щеке. И соединение этих двух образов дает взрыв наслаждения. Все, что нужно человеческому существу, – это достичь подобных мгновений свежести и интенсивности сознания и суметь сохранить их каждый раз, когда они наступают. Они требуют определенной длительности сознания. Предположим, человек говорит сам себе: «Совершенно очевидно, что нет ничего важнее, чем это; с этого момента я посвящаю всю свою жизнь поискам этой интенсивности и протяженности…» И я знаю наверняка, что нечто подобное произошло в сознании у Эсмонда, когда он выехал в то утро из Лимерика. Как? Почему? Да потому, что я прожил с Эсмондом уже несколько недель, пока не осознал, как функционирует его разум.