Колин Уилсон - Бог лабиринта

– Я рада, что мы с тобой переспали. Нужно брать от жизни как можно больше удовольствий.

Она больше ничего не добавила, но я ее хорошо понимал. Она имела в виду, что жизнь – бессмысленна. Мы легли в постель, трахнулись, как животные, переспали и снова встали, но мы остались незнакомцами, чуждые друг другу, слишком честные, чтобы иметь иллюзии насчет любви и нежности – отчужденные друг от друга и от всего мира. И внезапно мне захотелось все ей объяснить. Мне хотелось сказать ей, что мир кажется бессмысленным, потому что спит ее подсознание. Когда мы счастливы, то пузырьки счастья все время всплывают из подсознания – дорогие воспоминания, запахи, места… Когда мы измотаны, подсознание выключается, и в результате нами овладевает такое состояние, которое Сартр определяет словом «тошнота». Окружающие вещи выступают перед нами без подсветки значением, исходящей из нижних слоев сознания. Святой Августин утверждает: «Что такое время? Когда я не задаю себе этого вопроса, я знаю ответ». Совершенно справедливое утверждение. Обособление какой-либо вещи в сознании лишает ее истинного смысла. Тот факт, что сознание видит мир бессмысленным, ни о чем не говорит. Сознанию недоступен смысл, оно существует для того, чтобы познавать объекты. Но как я мог объяснить все это девушке, которая находится в состоянии полного нервного истощения? Если ее вывести из него, можно было бы предпринять попытку и постараться все ей разъяснить. Но она даже не попыталась бы понять, потому что убеждена в том, что мир бессмыслен и все наши усилия постичь его безнадежны. Она оказалась в магическом круге.

Я решил не повторять ее ошибки, сбросить с себя сеть, в которую попался, выпутаться из этой ловушки: встал под горячий душ и стал думать о том, что скоро увижу Диану, а через десять дней вылечу через океан к себе домой…

Как я и предполагал заранее, ленч оказался отвратительным. Собрались за столом только богатые соседи, и Флейшер пригласил их именно потому, что они богатые. Мне пришло в голову: как часто подобное происходит в Америке – сплошь и рядом люди пьют и разговаривают, но между ними нет ничего общего, они ничем не связаны друг с другом. И я снова погрузился в состояние раздраженной депрессии. Я считал, что Флейшер не имел никакого права напускать на меня этих проклятых зануд – толстых бизнесменов и их самодовольных жен, я не обязан выслушивать их глупую болтовню и загородной вилле, которую они только что купили во Флориде или на полуострове Карме. Беверли сидела в другом конце гостиной с упитанным молодым бизнесменом, жена которого уехала куда-то на уикенд. Это еще больше вывело меня из себя: я знал, что Беверли предназначалась мне, даже если я и не желаю спать с ней. Мне хотелось, чтобы инициатива исходила от меня.

Я вышел на террасу к бассейну с подогретой водой и стал задумчиво смотреть на узкий залив, ведущий к Коннектикуту. Воздух был теплым и мягким. Внезапно я решил, что скажу Флейшеру: я не желаю связываться с этой проклятой книгой, я отказываюсь писать даже предисловие к ней, иначе я запятнаю свою честь и совесть, потому что Донелли глубоко ненавистен мне как грязный и порочный зануда. Я собрался уехать сразу же после ленча, чтобы успеть на дневной автобус в Нью-Хевен…

Только было я уже собрался пойти и все это выложить Флейшеру, как на террасе показалась Беверли, принесшая тарелку с копченой семгой и пивом. Она сказала:

– У тебя скучный вид.

И я ответил довольно сердито, будто в чем-то обвиняя ее:

– Да, меня тошнит от всей этой мерзости. Затем я выпалил, что уезжаю сразу же после ленча. Ее заинтересованная реакция удивила меня.

Она сказала:

– Нет, ты не должен этого делать. Подожди, пока остальные не разъедутся.

Ее внимание польстило мне, и я пообещал не уезжать. Пять минут спустя на террасу вышел Говард и спросил, почему я оставил гостей, не заболел ли я. Я ответил, что со мной все в порядке и что я собираюсь вскоре уехать. Он также забеспокоился и поспешил в гостиную.

Я съел семгу, немного холодного мяса и поднялся к себе в комнату. Я сидел на постели и читал рукопись Донелли, когда вошла Беверли. Она выглядела неуверенной в себе и слегка растерянной.

– Я принесла пироги с клюквой.

Я поблагодарил ее, и она присела ко мне на постель. Она сказала:

– Говард просил, чтобы я заставила тебя не уезжать.

– Вот как! А зачем?

Она поколебалась и призналась:

– Это для меня многое значит. Я хочу, чтобы ты остался.

– Зачем? – переспросил я, еще более заинтригованный и удивленный.

Она смущенно стала бормотать насчет того, что ей нужно учиться еще год на секретаршу, чтобы потом получить хорошо оплачиваемую работу, и до меня постепенно стало доходить, что Флейшер оплачивал ее учебу, а взамен она была обязана «развлекать» его гостей – нужных ему людей, таких, как я. Все совпадало с моими наблюдениями: Сара была секретаршей Флейшера и его любовницей, а Беверли жила вместе с Сарой… Затем я понял, что Флейшер рассердился на нее за то, что она не переспала со мной прошлой ночью. Я сказал:

– Но разве ты не объяснила ему, что я крепко спал?

– Да, я знаю. Я заглядывала к тебе вчера ночью, – подтвердила она.

Я смущенно жевал клюкву – хотя мне не очень хотелось, – чтобы скрыть свое замешательство. Я оказался в глупой ситуации: не мог же я ей предложить: «Прекрасно. Так в чем же дело? Снимай платье и мы восполним потерянное время».

Я сказал:

– Ну… объясни Говарду, что меня ждут жена и дочь в Нью-Хевене.

С несчастным видом она растерянно произнесла:

– Да, я знаю.

Я спросил:

– Не понимаю, какая разница – пересплю я с тобой или нет?

Хотя, честно говоря, я догадывался, в чем дело: Флейшер из тех людей, которые добиваются своего любой ценой. Он прочел мою книгу и решил, что я именно тот человек, который ему необходим, чтобы придать книге Донелли респектабельный имидж. А если я проведу уикенд у него в доме, да еще с девушкой, которую он мне подсунул, тогда я попаду в определенную зависимость от него и буду чувствовать себя его должником. Я сказал:

– Понимаешь, я не думаю, что смогу принять предложение Флейшера. Эта книга – не просто глупая и плоская порнография. Это плохо написанная порнография. Она неубедительна.

В качестве доказательства я прочел ей эпизод, где герой залезает в постель к сестре, узнает, что у нее менструация, и несмотря на это лишает ее невинности.

– Ирландская девушка в 1780 году не позволила бы никому, даже родному брату, узнать, что у нее менструация.

Тем не менее, я ощутил, что чтение этого эпизода вслух вызвало возбуждение у меня в паху, помимо моей воли оно достигло такой степени, что мне стало затруднительно ходить по комнате. Чтобы скрыть это от Беверли, я вынужден был присесть на довольно широкий подоконник. Она возразила, что манеры в восемнадцатом столетии были более раскрепощенными, а Донелли, конечно же, малоопытный писатель, который прошел мимо важных этапов в совращении девушки. Я сказал: