Артём Урянский - Страшные сказки. …всегда рядом

– Вот так-то ты благодаришь свою мамочку за все, что она для тебя сделала! Бессовестная девчонка! А ну-ка сейчас же впусти меня! – в дверь часто-часто забарабанили, словно тот, кто стоял по ту ее сторону, имел, как минимум, десяток рук.

– Пошла вон! Ты умерла! Я не хочу тебя видеть! Ты мне и так всю жизнь исковеркала! Убирайся! – Мария Аркадьевна понимала, что несет полнейшую чушь, поскольку мертвые не возвращаются, но остановить истерику уже не могла.

– Исковеркала жизнь, говоришь? О, да! – слова сменились лающим смехом, который, в конце концов, перешел в сухой надрывный кашель, – я всегда делала это с удовольствием. Особенно в последнее время. Ты представить себе не можешь, как приятно мне было смотреть на твое лицо, когда ты меняла мои загаженные пеленки и таскала меня в ванную. Я прекрасно могла предупредить тебя, что мне нужно в туалет, но специально не делала этого, чтобы ты страдала вместе со мной. Ведь не зря же я всю жизнь старалась не допустить того, чтобы ты покинула меня. Пришлось даже заставить тебя сделать аборт, чтобы тот выродок, которого ты произвела бы на свет, не встал между тобой и мной. Я бы все равно его убила, даже если бы ты и пошла мне наперекор до конца. Но ты не пошла. Не хватило духу. Как и у твоего бесхребетного папаши. Ты думаешь, что мы с ним развелись? Нет! Он повесился в платяном шкафу на собственном галстуке. Потому что я его заставила. Заставила его повеситься! Понимаешь? Заставила! Повеситься! Я его заставила! – голос за дверью перешел в режущий уши визг, а потом все вдруг резко стихло, как будто кто-то выключил звук.

Мария Аркадьевна сидела на полу и громко всхлипывала, привалившись спиной к стене и обхватив руками притянутые к груди колени. Время от времени ее начинало мелко трясти, и тогда она сжималась еще сильней, а всхлипы превращались в глухие рыдания.

Прошло где-то около получаса, прежде чем она сумела кое-как успокоиться. Все еще дрожащими руками женщина сняла очки и вытерла застилающие глаза слезы. Предметы вокруг тут же обрели первоначальную четкость. Оставаться в доме она сейчас не могла: произошедшее казалось ей слишком ужасным, чтобы провести здесь ночь, да еще и в полном одиночестве. Кот в счет не шел. Она вообще не знала, сможет ли теперь без страха встречаться взглядом со своим питомцем.

Мария Аркадьевна встала на ноги и потянулась было к подпирающему дверь стулу, но тут же отдернула руку. А что, если оно все еще там? Ждет, когда она выйдет, чтобы напасть. Хотя, если бы хотело напасть, напало бы сразу, а не лежало бы половину вечера рядом с ней под видом кота. А может оно и не собиралось нападать, а просто пугало? Как бы там ни было, желания выходить из более-менее безопасной комнаты у женщины больше не возникло. Как не возникло и решения проблемы, с которой она теперь столкнулась: как выйти из дома и через половину города добраться до подруги, если на ней сейчас только носки, халат и очки, а мобильный телефон остался за дверью? Немного поразмыслив, решение она все-таки нашла. Если выбраться на улицу через окно, то в небольшом сарайчике за домом, где хранится садовый инвентарь и разный хлам, можно найти какую-нибудь старую одежду и обувь, в которых она могла вполне сойти за припозднившуюся дачницу. Возможно, она и не стала бы так переживать за свой внешний вид, не будь она директором школы. Хороша она будет, если кто-нибудь из учеников или родителей, а тем паче, коллег, увидит ее, разгуливающую по городу в домашнем халате. Мария Аркадьевна подошла к окну и, осторожно отодвинув штору, вгляделась в темноту. Кроме ветвей груши и лежащих на земле нескольких желто-коричневых круглых листьев в пределах видимости больше ничего не наблюдалось. Она задвинула штору обратно – почему-то так она чувствовала себя в большей безопасности – и один за другим начала открывать ящики, тумбочки и шкафчики. Она точно помнила, что где-то на кухне у нее был фонарь. После всего пережитого недавно идти одной в полной темноте ей хотелось меньше всего. Наконец фонарь нашелся. Мария Аркадьевна несколько раз щелкнула кнопкой, проверяя его исправность, погасила в комнате свет и снова выглянула в сад. Там все, вроде бы, осталось без изменений. По возможности бесшумно приоткрыв окно, она выскользнула наружу, сразу же почувствовав кожей прохладу наступившей осени. Замерла, прислушалась. Едва ощутимый ветер перебирал в темноте умирающие листья и по одному отрывал их от ветвей, заставляя медленно лететь к земле. Чуть слышно шелестела трава и где-то что-то протяжно скрипело. Почему-то этот скрип напомнил ей жалобный стон какого-то заблудившегося в темноте призрака. Вспомнив о призраках, женщина передернула плечами и включила фонарь. Яркий белый луч заскользил по стволам деревьев и кустам смородины, время от времени высвечивая среди них фрагменты забора. Завернув за угол дома, Мария Аркадьевна увидела перед собой тот самый сарайчик, в котором планировала найти какую-нибудь одежду и обувь. Все так же осторожно она потянула на себя скрипнувшую на ржавых – сколько раз собиралась смазать – петлях дверь и проскользнула внутрь. Щелкнув выключателем, женщина облегченно вздохнула: прямо возле двери на вбитых в стену гвоздях висели запачканные землей джинсы и порванная на плече куртка. Здесь же на полу стояли старые облезлые кроссовки. Она никогда в жизни не могла подумать, что когда-нибудь станет так радоваться старой грязной одежде, место которой уже давно было в мусорном контейнере. Поеживаясь от холода, Мария Аркадьевна сняла халат и облачилась в садово-огородную одежду, оказавшуюся сырой и довольно неприятно прилегающей к телу. Она уже собиралась нагнуться за кроссовками, но вдруг боковым зрением заметила в дверях какое-то движение. Схватив первое, что попалось под руку – увесистый молоток на длинной ручке – женщина резко повернулась и вдруг облегченно вздохнула. Рука с молотком расслабленно опустилась. Кроме нее здесь никого не было, только ветер медленно открывал и закрывал легкую дверь сарайчика. Именно это движение она и заметила несколько секунд назад, и именно оно так ее напугало.

– Надеюсь, ты не думаешь, что я спятила? – Мария Аркадьевна внимательно глядела на подругу, ожидая ответа на свой вопрос.

– Знаешь, Маш, я не хочу сказать, что ты сумасшедшая, но то, что ты мне рассказала, как минимум, странно, – в голосе женщины слышалось смятение.

Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Не каждый день к ней, на ночь глядя, врывалась институтская подруга и, путая слова, рассказывала о том, как с ней разговаривала ее умершая несколько лет назад мать.

– Нет, это не странно. Это страшно. Я вообще не знаю, как я теперь буду жить в этом доме.