Сборник - Город

Доискиваясь до причин и способов проникновения бесовщины в Россию, облаченный в священнические одежды Цыбашев приходит к выводу, что именно через оболочку с именем Pasternak вселенский демон зла пытается воссоединить в одну критическую массу две свои разрозненные части – ту, что существовала распыленной по книгам и душам, и ту, что обреталась в бездне. «Имя мертвого поэта, – делает он вывод, – как троянский конь, укрывало зло. Через оболочку Pasternak демоническая туша в достаточной мере овладела миром человеков, чтобы перетянуть свой остаток из бездны в материальность.»

Вычислив таким образом главного врага истинной православной духовности в России, Цыбашев в паре со своим подручным Нечаевым пускается на смертельную борьбу с этими оболочками, убивая руководителей всевозможных религиозных сект, самозваных братств, экстрасенсовских школ и прочей сатанинской мерзости. Тем же занимаются два других героя гормана – Льнов и его подручный пиротехник Любченев, в массовом порядке истребляющие «нелюдей», прикрывающихся вывесками различных самозваных церквей и псевдодуховных центров.

Мотивируя право своего героя на столь крайние действия, Михаил Елизаров пишет: «Убийство врага на войне не было жестокостью, православному священнику или монаху Церковь не воспрещала быть ратником. Цыбашев тоже участвовал в войне, в которой не ждал для себя пощады. Сломленное православие все больше утрачивало возможность защищать себя и свое государство. Враг безнаказанно позволял все мыслимые кощунства на захваченной территории. Надежды на духовную преемственность не оставалось. России уже некуда было нести свою веру. Ее умирание перестало быть чем-то абстрактным. Агония растягивалась на десятилетия, но конец был очевиден и прогнозируем. Цыбашев не мнил себя каким-то избранным защитником Церкви и страны. Он просто не желал смиряться с выкликами нелюдей о «гниющем трупе православия». Цыбашев не считал себя воцерковленным в трупе. Речь не шла о жестокости. Просто имелся предел милосердия и всепрощения…»

Однако, несмотря на столь недвусмысленно изображенные действия главных героев «Pasternak’а», роман Михаила Елизарова – это отнюдь не инструкция для православных, предписывающая, как им нужно отстаивать свою духовность, более того – как всякое произведение, написанное под воздействием силового поля постмодернизма, роман Елизарова не лишен признаков так называемого «стёба», он грешит откровенно нарочитой демонстрацией использования матерщины и, в общем-то, отчасти «опускает» все, о чем бы ни заходил разговор на его страницах. Как заметила в своей статье на аналогичную тему «Призраки, вампиры, оборотни» Фотина Морозова («Литературная газета» № 41 за 8—14 октября 2003 года), автор как бы говорит нам: «Не принимайте меня чересчур всерьез! Ведь то, о чем я веду речь, само по себе слишком серьезно…»

О том, что дело происходит действительно не у Проньки за столом и за каждый случайный пук надо расплачиваться не хиханьками, а своей собственной жизнью, свидетельствует сцена окружения главных героев романа воинством Pasternak’а, пугающим не столько описанием своего внешнего вида, сколько совпадением его примет с реалиями того мира, что окружает сегодня и нас с вами:

«…По склону спускалась очередная колонна – десять рядов по пять человек. Всех отличала одинаковая бесноватость лиц.

– Пятидесятники, – сказал Цыбашев. – Видишь, рядом с адвентистами заняли место.

Адвентисты стояли небольшими группами по семь человек.

– А вон те, которые закрытыми ртами воют?

– Лжехристовы трезвенники. Чуриковцы и колосковцы.

Они сейчас жуткую муку адова похмелья испытывают. Они умереть пришли.

– А это физкультурники? Со свастиками на шеях…

– Иеговисты. У них не свастики, а распятия такой формы…

На дальнем фланге он увидел многочисленную группу в черных сутанах, возглавляемую жуткого вида слепцом, в котором Льнов узнал подстреленного им у рериховского фонда сатаниста. Отсутствие глаз не мешало ему командовать своим отрядом и найти место на склоне.

Котловина собрала не меньше нескольких тысяч. А сколько их еще стояло там, на вершине? Они принадлежали к разным сектам, подчас враждебным друг другу. Pasternak объединил всех. Отряды не смешивались и действовали слаженно, руководимые волей крылатого демона. Может, они не видели даже своих товарищей, управляемые каждый своей индивидуальной нитью, тянущейся от сердцу к Pastoru.»

А вот и он сам – демонический Pastor Nak, восседающий далеко на заводской трубе так, что Льнову сперва показалось, будто он сидит на перекладине электрического столба недалеко от укрывающего их от осады здания. Поняв его истинное местонахождение, он содрогнулся, подумав о гигантских размерах демона:

«…На перекладине неподвижно сидит огромное существо. Оно распахивает рваной формы крылья. Перепончатая их изнанка лунно-белесого цвета и покрыта надписями. Конской формы гигантский череп еще носит искаженные человеческие черты мертвого поэта. Глаза его горят бледным гнилостным свечением. Черная слизь струится с крыльев, но не капает на землю, оставаясь внутри сущности, словно это не демоническая плоть сочится, а ветер колеблет мазутный шелк мантии на птичьих плечах трупа. Льнов пытается прочесть надписи на крыльях, но слышит голос священника: «Не читай дактиль на этих птерах!» У Льнова кружится голова, меркнут глаза, и он чувствует, словно незримая сила пытается одолеть его волю. Серые тени показываются на вершине котловины. Демон в трупе поэта расселся на столбе-распятии. Трепещущие крылья, как полковые штандарты, собирают под собой новые отряды…»

Итог сражения оказывается предсказуем и трагичен: Льнов, Цыбашев и их боевые товарищи отступают все дальше и дальше в подвалы здания и, в конце концов, погибают. Однако, трагедия романа состоит вовсе не в том, силы четверки сопротивляющихся несопоставимы по своей численности с осаждающими их полками нечисти или что у них заканчиваются боеприпасы. Главная причина поражения героев романа заключается в том, что борьба с инфернальными сущностями ведется ими исключительно при помощи тех же самых средств, что и в романах Стивена Кинга – то есть использованием топоров, пуль и взрывчатки, тогда как, казалось бы, уже на примере его романов должно всем быть ясно, что обычное материальное оружие способно поражать только те существа, которые являются порождением нашего собственного материальные мира, а против сущностей, порожденных миром не материальным, а инфернальным, должно быть и оружие не материальное. Против бесов сколько топорами ни размахивай, толку никакого:

«…Напрасно Льнов и Нечаев сносили головы стоящих по ту сторону верстака. Через минуту они сражались уже с фонтанирующими кровью мертвецами, которых двигала сила напирающих сзади товарищей. К поредевшим рериховцам присоединились трупно-синие кришнаиты с голыми, как бубны, черепами. Появились неизвестные Льнову нелюди в полувоенной форме с крошечными крестиками на погонах. Поддавшись магическому обману этого деревянного непротивления врагов, Льнов позволил себе подпустить одного из них слишком близко. Глаза лысой твари вспыхнули болотистым огнем, распахнулся рот, поросший узкими, как нити слюны, клыками. Льнов ударил снизу секирой: стальной полумесяц вспорол жилистое горло кришнаитской нечисти…»