Николай Антонец - Серебряные нити

Серебряные Нити.

Мрачные небеса, казалось, почти приникли к земле, и тут же прорвались, протекли потоками серого ливня. Тяжёлые капли разбивались об одинаковые надгробья, словно бы выталкивая их за пределы моего крохотного мира – настойчиво, но безрезультатно.

Запоздало открыв старенький зонт, я неохотно развернулся на месте и безвольно побрёл по выложенной сероватым камнем дорожке. На кладбище было пустынно и тихо, а с приходом дождя моё одиночество вдруг стало особенно броским, давящим даже.

Борясь со стиснувшей сердце ноющей болью, я обернулся через плечо и невольно замер – там, у надгробия Акане, стояла подобная мне, столь же одинокая чёрная фигура. Я не мог разглядеть большего, но у Акане было много друзей, и не было ничего удивительного в том, что кто-то решил навестить её даже в столь ненастный день… Тем более что сегодня была годовщина её… ухода…

Снова посмотрев перед собой, я решился вернуться и предложить неведомому товарищу зонт, но у могилы, украшенной прекрасными цветами, уже никого не было. Оглядевшись, я убедился, что поблизости действительно не оказалось знакомых лиц – да и вообще никого – и только после этого, списав мгновенную иллюзию на игры раздразненного тяжёлым днём сознания, всё же нашёл в себе силы покинуть утопающее в объятиях ливня кладбище.

Пасмурная погода держалась уже несколько дней, и неширокие улицы Токио вдруг потеряли свою обычную оживлённость. Многие, очень многие прятались от промозглых дождей за стенами уютных домов, и лишь самые отчаянные, вроде меня, отваживались появляться под равнодушными и холодными небесами, низвергающими шумящие потоки воды.

Давно изведанная и принятая мною тишина смотрела из каждой подворотни, из каждой неровной тени, отбрасываемой исполинскими зданиями и одинаковыми рекламными вывесками. Эта тишина пробивалась даже сквозь шипение дождя, пронзала насквозь, не оставляла надежды на призрачное успокоение.

Мой дом находился достаточно далеко, но я всегда добирался от него до кладбища и обратно пешком. Это было своеобразным ритуалом, ритуалом памяти Акане, оставившей меня за неделю до нашей свадьбы.

Я замер на месте, неожиданно для себя ощутив гнетущую пустоту в центре груди, и в странной печали склонил голову, опустил потяжелевший вдруг зонт. Щупальца дождя хлестнули меня по плечам и лицу, но я не замечал их – всё моё внимание было приковано к странной девушке в необычном чёрном кимоно, глядящей на меня из полумрака подворотни. Я бросил на неё всего один робкий взгляд, но и от этого взгляда всё моё естество подёрнулось незнакомым ранее холодом.

Снова смерив взглядом бесконечную улицу, я двинулся с места почти автоматически, не без труда подняв над головой рвущийся из рук зонт.

Оставшееся до дома расстояние я проделал в состоянии странной апатии, не замечая ничего вокруг себя, и слишком поздно понял, что нахожусь уже у порога добротного двухэтажного здания, которое мы с Акане приобрели за месяц до того, как решились на женитьбу. Слева и справа простирались неухоженные газоны, а под дверью лежала промокшая насквозь утренняя газета – всё здесь было неизменным, с того самого дня, как…

Я неторопливо достал из кармана связку ключей и, подняв тяжёлый взгляд, отпер входную дверь; почти против воли посмотрел в окна второго этажа – и обмер. Там, за плотно сомкнутыми занавесками, я отчётливо различил размытое и почти неразличимое движение.

В доме кто-то был!

Не теряя времени, я вбежал в небольшую прихожую, парой движений снял ботинки, попутно взглянув влево, быстро осмотрел коридор. Дверь в ванную была распахнута. И кладовка просматривалась просто отлично. Закрыта была только широкая двустворчатая дверь гостиной – небольшой залы, в которой стоял поминальный алтарь Акане. Дальше коридор сворачивал влево, но что-то подсказывало мне, что заглядывать туда просто не имело смысла. Поэтому я без лишних мыслей прошёл тем путём, что был прямо передо мной, и осторожно вошёл в главный зал. Первым бросился в глаза широкоэкранный телевизор – точнее, размытое изображение, размазанное по его безразличной ко всему чёрной пластине. Как в зеркале в нём отражался нависающий над залом коридор второго этажа, и там, за невысокими перилами, можно было различить едва заметную тень.

Запоздало вспомнив, что незваный гость может видеть меня с той же лёгкостью, я скользнул на небольшую кухню, отделённую от зала перегородкой, доходящей мне до низа груди, и поискал взглядом трубку переносного телефона. Нужно было вызвать полицию и задержать неведомого посетителя до приезда властей, но… Проклятая трубка лежала на телевизоре, слишком далеко, чтобы можно было прокрасться незамеченным.

Осторожно покинув кухню и тесно прижавшись к перегородке, я миновал залу, приблизился к неширокой лестнице, ведущей на второй этаж. Отсюда уже можно было различить коридоры второго этажа, и я, мягко обогнув перила, медленно поднялся по знакомым и давно уже привычным ступеням. На втором этаже никого не было; Т-образный коридор, широким своим концом нависающий прямо над закутком кухни, был пуст и даже немного уныл. Дверь в мою комнату, смотрящая на залу, была заперта, дверь в комнату моего младшего брата не открывалась уже несколько месяцев. Оставалась только одна комната, где мог спрятаться незнакомец… Комната Акане, та самая, в окне которой я увидел движение ещё на улице.

Я несмело вошёл в прямой коридор, заканчивающийся плотно прикрытой дверью, и замер – сделанная на европейский манер дверь была заперта, а ручка её давно покрылась слоем пыли. В комнату Акане никто не заходил с тех пор, как она поселилась там – и почти сразу же после этого исчезла из моей жизни.

Переборов суеверный страх, я достал связку ключей и дрожащей рукой отпер замок двери, дёрнул ручку вправо – и вошёл в наполненное странно-свободным воздухом помещение.

Комната Акане была ухоженной и чистой; сложно было представить, что здесь некогда жила весёлая и взбалмошная журналистка. И, хотя на строгом рабочем столе сейчас царил идеальный порядок, я помнил то время, когда различные заметки и книги были разбросаны повсюду, и мне порой приходилось доставать их даже из-под кровати. На подвесных полках, занимающих, на мой взгляд, слишком много места, в ряд были выставлены забавные и милые плюшевые игрушки, чередующиеся с фотографиями известных актёров и политических лиц, у которых Акане когда-либо брала интервью. У дальней стены возвышалась стопка небольших бумажных пакетов, в каждом из которых находились отсортированные и пухлые от закладок книги по массажу, готовке, религии, философии и социологии. Единственный шкаф, предусмотрительно спрятанный архитекторами в стену, был забит вместительными картонными коробками, поверх которых лежали давно уже не использовавшиеся вешалки.