Алексей Атеев - Кровавый шабаш

— А разве можно было строить жилье на кладбище? — спросила Женя.

— Дело в том, — пояснил старик, — что в ту пору кладбище находилось значительно дальше, чем сейчас, и церковь стояла дальше. Это уже лет через семьдесят оно продвинулось и разрослось вширь. Потом этот дом вновь стал обитаем. Но, кто бы в нем ни жил, с ним всегда случались разные странные вещи. С ума люди сходили, вешались, тяжело заболевали. Словом, прослыл дом проклятым. Перед самой революцией он сгорел. А перед тем в нем застрелился некий француз. Факт совершенно точный, поскольку я сам читал об этом происшествии заметку в газете тех времен.

— А как фамилия француза? — спросила Женя.

— Фамилия его Фурнье.

— Фурнье?!

— Именно. Он владел местной кондитерской фабрикой. Причина самоубийства — как будто финансовые затруднения. Времена тогда были непростые, в стране свирепствовал кризис. Короче говоря, обанкротился французик, вот нервы и не выдержали. Слышал я, правда, и другие версии, как у вас в милиции говорят.

— Где стоял сгоревший дом? — спросил Пашка.

— Там, где теперь находится сторожка смотрителя. От дома остался только камин с трубой, потом к нему пристроили домик кладбищенского сторожа. Под домом имелись большие подвалы. Наверное, они до сих пор существуют.

— А вот вы упоминали о других версиях? — не отставала Женя.

— Да какие версии! Скорее всего просто пустые бредни. Перед самой войной — я тогда мальчишкой был — болтали, что в подвалах дома якобы спрятан клад еще тем, давним колдуном, мол, клад стерегут мертвецы, ну и тому подобное.

Уже после войны, году в сорок восьмом, я познакомился с одним занятным типом. Я тогда в техникуме учительском обучался. И имелся у нас завхоз, как сейчас фамилию помню — Ни-китайский. Человек пожилой уже. У техникума имелось собственное картофельное поле, урожай с которого предназначался для преподавателей и столовой. Короче говоря, в середине сентября человек десять ребят из тех, кто покрепче, в том числе и меня, отправили копать картошку. Возглавил бригаду этот самый Ни-китайский. Работы там было дня на два. А погода стояла теплая, прямо лето. Ну, отработали мы день, а домой возвращаться не особенно хочется. Далеко. Решили переночевать прямо в поле. Развели костер, напекли картошки. Ночь, звезды высыпали… Лежим мы у костра, разговариваем о всякой всячине и, конечно, начали толковать о разных таинственных вещах. Дошел разговор и до дома на Богачевском кладбище.

Ну, конечно, каждый, кто хоть немного в курсе дела, выдвигает свою версию. Кто во что горазд — и про мертвецов, и про колдунов, и про скелеты с косами; опять же про подземелья вспомнили. И вот этот самый Никитайский не вытерпел. Он, как я понимаю, хлебнул привезенного с собой самогона и печеной картошкой закусил. Вот язык и развязался. Вы, говорит, ни хрена не знаете, а болтаете. А я сам там присутствовал. Где, спрашиваем. Отвечает: когда француза убили, в доме возле кладбища. Болтали, что он вроде застрелился, так ничего подобного. Его убили. Точно! — Тут дед Пашки сделал паузу, отхлебнул остывшего чаю и посмотрел на ребят. — Я буду рассказывать как бы от первого лица, так удобнее. Конечно, прошло почти пятьдесят лет с того разговора у костра, однако суть передам верно. Так что слушайте.

«Случилось это в декабре шестнадцатого года, как раз перед Рождеством. Прибежал к приставу мальчишка, сам трясется, бормочет околесицу. Но разобрали: зашел он в дом возле кладбища и увидел там мертвеца. Дом известный, нехорошей славой пользовался у темной части населения. Нечистый, говорили про него. Последнее время принадлежал французу Морису Морисовичу. Фамилию забыл. Француз приехал в Тихореченск лет за восемь до того, аккурат после первой революции, открыл сначала кондитерскую, потом небольшую фабричку, конфеты на ней изготовляли.

Сели мы на извозчика — и туда. Под вечер дело было. Мальчишку с собой захватили. Он, правда, упирался, но с приставом особенно не поупираешься. Поехали, значит. Пристав, нас двое и мальчишка. В ту пору дом стоял не на самом кладбище, а впритык к ограде. Уже смеркалось, когда мы прибыли. Вошли, дверь не закрыта была. Затеплили лампу керосиновую. Дом старинной постройки. В самой большой комнате, которая с камином, за большим столом в кресле сидел француз, голова и плечи на столе, и стол весь кровью залит, на полу револьвер валяется. Вроде застрелился. Мальчишка рассказал: на кладбище побирался, ну и замерз, решил погреться, постучался, видит, дверь не закрыта. Зашел и увидел… Так он объяснял. А пристав, оказывается, с французом был знаком, вроде несколько раз в карты вместе играли. Оглядел он всю картину и говорит: никакое это не самоубийство, убили его. Висок прострелен с правой стороны, а этот Морис Морисович — левша. На ограбление не похоже, бумажник при нем оказался, кольцо и часы тоже. Дальше еще интереснее. По причине насильственной смерти отвезли его в городской морг на вскрытие. Однако оттуда тело было выкрадено. Кем, почему?! Но об этом, кроме нескольких человек, никто не знал. Вдова постаралась. Дала, кому надо, барашка в бумажке. Взятку то есть. По городу пустили слух, что Морис Морисович вроде в делах запутался и башку себе с горя разнес. Похороны устроили, как полагается. В закрытом гробу схоронили. И еще одна странность. Никаких церковных церемоний возле гроба не проходило… Морис Морисович как будто католиком являлся, так что батюшка вроде ни к месту. Но в ту пору в Тихореченске имелась католическая часовня и ихний поп при ней. Однако его не пригласили. Почему, не знаю. Может, потому, что гроб пустой был, а может, еще по какой причине. Пристав как-то разоткровенничался, говорит: я знаю, кто его убил и куда труп делся. Но дальше ни словечка. Потом в феврале началась заваруха. Начали полицейские участки громить, пристава-то и убили. Причем убили тоже непонятно как. Постучали к нему домой, прислуга отворила. Человек сказал, что нужен сам по срочному делу. Пристав вышел. Тот человек выстрелил ему в голову и убежал. Кто, чего — не до того было. А дом у кладбища через несколько дней после убийства сгорел».

Мы спрашиваем Никитайского: так кто, по вашему разумению, прикончил француза этого и вообще в чем же тут дело? Он сказал: будто пристав как-то обмолвился, что Морис Мори-сович великий колдун был. Что он имел в виду, пояснять не стал. Но я думаю, дело в другом. Этот француз нашел в подвалах дома клад, за это его и убили.

Такую вот историю рассказал Никитайский. Как можно понять, он служил в полиции, хотя утверждал, что состоял при полицейском участке всего лишь истопником.

Много лет спустя я вспомнил эту историю, попытался разобраться, нащупать хоть какие-нибудь концы, но, увы! Никитайский к тому времени умер, в Тихореченске, правда, проживали родственники этого Фурнье. Младший сын его, как и отец, был кондитером. Свели меня с ним, я сдуру и брякнул напрямую: расскажите о вашем отце, об обстоятельствах его смерти. А вам зачем, спрашивает. Интересуюсь, мол, историей родного города. К сожалению, помочь вам не смогу. Во-первых, вы вторгаетесь в частную жизнь, а во-вторых, ничего примечательного в нашем семействе нет, интересуйтесь вон героями гражданской войны, строителями светлого будущего. На этом разговор окончился. Он, конечно, был прав… К тому же был он человеком в годах, давно на пенсии находился, а я относительно молодой… Словом, разговора не получилось.