Дженни Джонс - Голубое поместье

— И что же помешало тебе? — спросил Саймон.

— Ты. — Она повернулась к нему. — Ты мой сын, правда? И я не способна обречь тебя на гибель в этом проклятом месте.

— Сей утешительный бальзам, я бы сказал, запоздал на многие годы. — Саймон разливал вино, внимательно наблюдая за вытекающей из горлышка струей.

Алисия ненадолго умолкла, пока сын ее подносил бокал к губам, ровными глотками опорожняя его.

— У нас немного времени, — заметила она почти праздным голосом.

— Почему вы оставили Рут, почему вы увели от нее Кейт? Кто сейчас возле нее? — спросил Бирн.

Все это время, разговаривая, он представлял себе Рут в бинтах и повязках на одной из этих узких коек, подсоединенную к машинам и капельницам. Если бы он знал, что это может помочь ей, то сейчас был бы там. Но он отвечал и за людей, которых любила Рут. За Саймона и за Кейт. Она бы отослала его сюда, а в госпитале он все равно ничего не мог сделать… Бирн даже не знал, сумеет ли выйти из поместья, пропустит ли его Листовик.

— Я ничего не могла сделать, — сказала Алисия. — А Кейт переутомилась. Рут без сознания, врачи говорят, что она не очнется. Зачем же сидеть возле нее?

Действительно. Но Бирн знал, что остался бы, что бы ни говорили логика и рассудок.

— Почему он так ведет себя? — Том со страхом посмотрел на ветку плюща, уже тянувшуюся по полу прямо к ним. Никто не видел, чтобы она шевелилась, но она уже наполовину одолела каменный пол. Еще один клочок зелени уже пробивался из-под закрытой двери.

Рано или поздно, понял Бирн, дверь сдастся, слетит с петель под тяжестью растения.

— Почему Листовик так хочет ворваться сюда? — спросил он.

Алисия едва взглянула на ветвь.

— Дом кончает свое существование на земле, — сказала она деловым тоном. — К концу этого года он исчезнет. Листовик разрушит его. — Она встретила возмущенный взгляд своего бывшего мужа. — И все твои замыслы, все твои тонкие схемы пойдут прахом, Питер. Листовик, Лягушка-брехушка и сама великая ведьма переберутся в другое место, а здесь останется только груда щебня.

— Ты говоришь чушь, моя дорогая. Как было всегда. — Питер Лайтоулер деликатно приложился к бокалу.

— Подумай сам, — ответила она, пожав плечами. — Помнишь звезды? Питер, ты все еще держишь у себя дома телескоп, направленный в сторону севера? Ты тоже чувствуешь это, правда? Северная Корона… Звездный свет пронизывает этот дом, он даже отражается в вашем мерзком илистом озере. Звезды напустили хворь на поместье… северные звезды, которые принадлежат не нам — тебе, Кейт, мне, а кому-то другому.

На какое-то мгновение ее глубокий взгляд остановился на Томе.

— Помнишь «Белую богиню» Грейвса? Этот кружок звезд за спиной северного ветра в легендах всегда был обителью Арианрод. Там держали в заточении поэтов, ожидая, пока они обретут вдохновение.

— Как романтично и возвышенно! — проговорил Питер Лайтоулер.

Не обращая на него внимания, Алисия обратилась к Тому:

— А теперь подумай о прочтенных здесь словах; подумай об этой библиотеке, лопающейся от слов, которые здесь даже висят на стене вместо картин. — Она указала на французское стихотворение в рамке над дверью. — Потом, поместье — это еще и нечто вроде тюрьмы; поэтому Саймон не может оставить его, поэтому здесь всегда есть садовник, поэтому Том не может уехать отсюда, хотя дом гонит его.

Наступила тишина, которую нарушил скрежет в длинном коридоре над головой, словно по полу проволокли что-то усаженное шипами.

— А Листовик… — Алисия выдыхалась. — Почему вы не замечаете этого? Деревья всегда сопутствуют богине, на древе она вешает своего сына и любовника. Рядом с ней всегда находится огромный пес… Вот вам и Листовик вместе с Лягушкой-брехушкой, кем же еще они могут быть?

— Так где же она? Сама богиня? — Питер Лайтоулер приподнял бровь. — Где сейчас это божество во всем своем мрачном величии? Или ты считаешь себя ее воплощением? Прежде подобной мегаломании за тобой не водилось.

Алисия ничуть не смутилась.

— Это сам дом, — ответила она. — Его материя, очертания, существование. Дом — это живой организм, и наши действия являются его сердцебиением, причиной, объясняющей его существование.

— А что, Алисия, прекрасно сшито. Ты всегда превосходно умела подмечать связи. Я всегда удивлялся, почему ты ничего не пишешь, обладая столь широким восприятием событий. — Лайтоулер блеснул на нее древним глазом.

Бирн обнаружил, что отвлекся. Разговор Ал и сии с Лайтоулером, искрясь, будоражил мрачную комнату. Бирн ощущал всю тяжесть дома — его крыш, балок и арок, мертвым бременем повисших над головой. Он подумал, если не выбираться отсюда сейчас, потом этого сделать не удастся…

Саймон вновь пил, глядя прямо в бокал, подчеркнуто не замечая обоих своих родителей. Бирн подумал, что он, наверное, не впервые слышит все это.

Лайтоулер все еще говорил.

— Откуда такая спешка? Откуда этот неотвратимый рок, ощущение близкого конца поместья, яркие поэтические конструкции? Я бы с восторгом узнал, какие сентиментальные теории ты успела возвести на основе этой поэтической выдумки.

— Скоро будет затмение, но дело, вероятно, не в нем. Третье тысячелетие на пороге, но об этом помнят лишь христиане. Скоро летнее солнцестояние. Все сейчас в Стонхендже и Гластонбери, масс-медиа дают бал. Воздух полон волнения… Но это личное дело: мое и твое, Питер. Ты стар и близок к концу. И если вращающийся круг звезд вступит в другую фазу и этот дом, замок Арианрод, — зови его как хочешь — перенесет присущие ему функции чистилища в другое место, какая для тебя разница? Здесь твоя история и твоя судьба, а посему время — существенно. Тебя ждет смерть, Питер Лайтоулер. Принимай ее как реальное. И не думай, что сумеешь спастись.

— Но как насчет Рут? Как насчет всего, что случилось здесь? — Саймон едва слушал. Взгляд его поднялся к обломавшимся перилам, — Почему она должна умирать ? — выкрикнул он внезапно. — Вы оба сидите здесь… спорите, вздорите, развлекаетесь мерзкими старинными историями, а Рут умирает. Быть может, она уже умерла, а мы сидим здесь, и это никого не тревожит.

Отец посмотрел на него.

— Я не слишком хорошо знаком с ней, — проговорил он медленно. — Хотя она, возможно, является моей дочерью, я никогда не знал ее.

— Твоей дочерью ? — Голос Саймона раздался словно из какой-то далекой пустыни, тем не менее казалось, что разум его обострился, возвысился. — О нет! Это уже лишний поворот; еще один нож в спину, попавший не туда куда надо. Я не верю тебе, отец.

— Рут — дочь Эллы. Я соблазнил Эллу примерно за девять месяцев до рождения Рут. — Питер пожал плечами, явно не замечая ужаса, написанного на лице Саймона. Театральная пауза.