Дженни Джонс - Голубое поместье

— Но там же был садовник?! Почему же он… — Но садовник никогда ничего не предотвращал. Он всегда опаздывал — так уж следовало из схемы.

Рут. Дочь Эллы. Дитя, которого она, Элизабет, так и не узнала.

— Я не знала ее, — сказала она печально. — Я… заболела, когда услыхала о смерти Эллы.

— Я хочу знать, что случилось. — Он вдруг направил машину к обочине дороги, твердому бордюру. Мотор смолк. — Элизабет, ваш дом — это целая повесть, в нем есть какая-то тайна, и она все определяет. И повелевает всем. Я пытался что-то написать, но я не владею собой и не знаю, верно ли то, что говорит история. И никто не знает… Все это о вас.

— Обо мне? — Она неподдельно удивилась.

— О вашем брате. И о Питере Лайтоулере.

Она потянулась к ручке двери. Как она работает, почему она не может…

Тут дверь открывается и рев легковых машин и грузовиков ударяет ее. Она пытается вздохнуть, ощущая сжавшееся сердце, дурноту во рту.

О эта белая комната! Это выбеленное молчание, благословенная тишина ожидания!

Ей не следовало уезжать, не надо было соглашаться на это! А она еще не приехала туда. Впереди ее ждал сам дом.

— Элизабет! — Холодные твердые ладони молодого человека прикоснулись к ее руке. — Простите меня. Это глупо, и я не должен был…

— Он жив? — прошипел змеей ее голос.

— Родерик?

— Не Родерик! Питер Лайтоулер. Его сын, сын Родерика. Он еще жив?

— Да, он жив. На самом деле…

Она захлопнула дверь.

— Почему мы остановились? Чего мы ждем? Я хочу немедленно оказаться в поместье! — Она кричит, хотя не делала этого долгие-долгие годы.

Без слов он вновь включает двигатель, и они едут дальше, влившись в общий поток. Она строго смотрит вперед, и одна мысль горит в ее голове, как горела все эти годы, в мертвом безмолвии болезни.

Он был в поместье, он ожидал ее.

— Я рада, что он жив, — говорит она негромко.

На то, чтобы доехать до Эппинга, ушла целая вечность. Вынырнув из водоворотов памяти, Элизабет с гневом увидела, что деревья исчезли. Прежде в Эппинге было так красиво. Тихие лавочки, огромные деревья, рынок. А теперь лишь мерзкое скопище скверно одетых людей и уродливых машин.

Она взглянула на юношу, сидевшего возле нее.

— Почему вы позволили себе впутаться в эту историю?

— Это и моя семья, — бесхитростно ответил он. — Я участвую в судьбе дома, как и мой отец и мой дед.

— Ваш отец? Простите меня, я не понимаю.

— Мой отец — Саймон Лайтоулер. И я хочу понять, что здесь случилось. — На его лице была написана решимость.

— Итак, Питер — ваш дед. Уверены ли вы в том, что хотите сыграть свою роль? — осторожно спросила Элизабет. Она уже замечала некоторое сходство с Питером в аккуратных светлых волосах, в изяществе движений. Он больше похож на Питера, чем был при ней Саймон.

— Все это не может более продолжаться. Эта ссора губит жизнь каждого. Проблему нужно разрешить и закончить.

Пусть он слишком молод, но он прав. Настало время суда над Питером Лайтоулером.

Он заехал в отель «Белл Коммон» и, оставив ее в машине, отправился за Кейт. Сидя под полуденным солнцем, Элизабет разглядывала деревья, качавшиеся вдали над Тейдон-Бойс. Хотя бы они уцелели. И лес остался на месте, как и прежде укрывая дом от чужих глаз.

Том вышел почти немедленно и сел в машину.

— Кейт вернулась в госпиталь, — объяснил он. — Рут все держится. — Заскрипев колесами, он задним ходом вывел машину со стоянки.

Снова Эппинг, снова эти противные толпы, и потом прямо в госпиталь св.Маргариты.

На этот раз ожидать пришлось дольше. Они спустились к ней почти через час, и Элизабет была рада отдыху. Пришедшая с Томом девушка застенчиво поцеловала ее, прежде чем сесть на заднее сиденье. Элизабет моментально ощутила, что под милой опрятностью скрывается великая напряженность. Бедная девочка, подумала она. Моя правнучка. Мать ее умирает. Что там сказал мальчик? Она упала?

— Рут упала из-за Питера? Он был там? — спросила она внезапно.

— Его не было рядом, но ссора случилась из-за него.

— Не надо! — сказала Кейт. — Пожалуйста, не надо сейчас!

— Продолжай. — Элизабет не стала обращать на нее внимание.

— Я не видел, как это случилось.

— Несчастный случай! — объяснила Кейт. — Обломились перила. Никто не виноват.

— Ну а кто был там еще, если не считать садовника?

— Саймон, мама и я.

— А Саймон — сын Питера… — Элизабет смотрела на мальчика, и все становилось на место. — А ты — сын Саймона. — Эти слова она произнесла как мантру [53] заклинание (инд.) .

— Я только что узнал об этом.

— Значит, и тебя держали в неведении? Кто это сделал? Алисия?

— А откуда вы знаете? — Он настолько удивился, что машина чуть дернулась.

— Она всегда любила тайные интриги. — Довольная собой Элизабет кивнула. — Мне нравилась Алисия. Я думала, что она крепкая, победительница.

Молодые люди молчали. Им нечего было сказать или добавить. Элизабет вздохнула.

Они уже ехали через лес, и она поежилась. Почти приехали.

— Итак, теперь ты живешь в поместье. — Старуха вежливо обратилась к Кейт. — Вместе с Саймоном Лайтоулером. А садовник и Том обитают в коттедже. — Она привыкла учитывать это, помнить, кто в доме, а кто отсутствует. — А кто останется там сегодня ночью?

— Вы, я надеюсь, — ответила Кейт. — Это ваш дом.

— Я должен сказать вам еще кое-что, — проговорил Том, когда они уже въезжали на дорожку. — Алисия сейчас тоже в поместье.

Элизабет не могла позже понять, что явилось для нее большим потрясением: то, что деревья выросли такими высокими, или то, что Алисия оказалась здесь.

В руках Саймона ничего не было. Глаза его закатились, белки блестели.

— Проснитесь! — Бирн хлопнул его по щеке.

Они стояли на площадке в Голубом поместье. Питер Лайтоулер располагался ниже их на лестнице под ними, а вокруг стола сидели две женщины и мужчина.

Саймон был еще окутан видениями.

— Мне снилось, я…

— Нет. Это был не ты. И ты видел не сон. Так все и было. — Алисия стояла чуть подальше на площадке возле сломанных перил. Ее сходство с сыном как никогда стало более явным. Тонкое и нервное лицо, темные глаза, темные волосы. — Я была здесь, тогда и теперь. Питер вошел в дом с младенцем и, стоя на этом месте, сказал, что моя подруга мертва. Я видела, как он покинул дом.

Бирн не мог отвести от нее глаз. Алисия казалась хрупкой и утомленной, но не только: она была ясна. Никакого трепета, никаких колебаний.

Завороженный, он видел, как юбка Алисии взметнулась, когда некое существо замерло возле нее, и воздух обрисовал силуэт огромного пса, ставший почти зримым, почти понятным. В воздухе мешались цвета: красный, белый и серый, игравшие в сумеречном свете. Алисия опустила руку на спину этого зверя; пасть его коротко блеснула, открываясь, и к прочим оттенкам подметались новые краски: черный зев и треугольники слоновой кости.