Нина Ненова - Формула счастья

За ее не совсем уместной шуткой последовала продолжительная пауза, в течение которой роботы, подающие ужин, выполнили свои обязанности и удалились из столовой. Вернье нетерпеливо потянулся к приборам.

— Приятного аппетита, — сказала Одеста. И мы в молчании занялись своими солидными порциями. Насколько я мог заметить, отсутствием аппетита никто не страдал. «Хотя бы из трапезы всегда можешь черпать силы», как говорил мой шеф.

— Хочешь еще вина? — Вернье вопросительно посмотрел на меня, держа в руках бутылку.

Я кивнул, и он сразу же наполнил мой бокал, не забыв и про свой. Я только сейчас обратил внимание на то, что пьем только мы с Вернье. Перед Ларсеном и Одестой стоял графин с водой и лед, а Элия время от времени пила по глотку какого-то желтоватого сока.

— Ты не удивляешься, что мы не расспрашиваем тебяо Земле, комиссар? — поинтересовалась она.

— Нет, — ответил я.

— Нет?

— Нет.

Мой лаконичный ответ не обидел ее. Она положила в рот маленький бутерброд, прожевала его очень изысканно и снова спросила:

— Значит, тебя это не удивляет?

Я проглотил более шумно, чем хотелось бы.

— И почему, могу ли я узнать? — настаивала Элия.

— Потому что я не питал иллюзий, — сказал я, — что здесь найду простодушных и сентиментальных людишек.

Несколько минут мы ужинали в тишине, нарушаемой только стуком приборов. Потом Вернье залпом выпил вино, снова наполнил бокал и задумчиво повертел его в руках. Темно-красная жидкость отразилась в его глазах, придавая им зловещий, кровавый блеск, совсем не подходящий к его кругловатому лицу.

— По поводу простодушия ты прав, — изрек он. — Но про сентементальность ошибаешься. Мы все ею страдаем, даже слишком.

— Глупости, — возразила Элия.

— Глупости, говоришь? — разгорячился Вернье. — Да нет такого человека, который полностью был бы лишен сентиментальности. Всякий когда-нибудь и по какому-нибудь поводу раскиснет.

— Верно, — вмешалась Одеста, — только, что общего…

— О, много общего, — прервал ее Вернье. — Много об- щего, потому что малейшая сентиментальность здесь превращается в непосильное бремя. Просто в адское!

Элия рассмеялась:

— Хватит этого «здесь», Фил. Да что уж тут такого плохого? Ты же знаешь, что на Земле есть куда более ужасные объекты. Мы, по крайней мере, самостоятельны.

— Самостоятельны?!

— Ну, хорошо, скажем, изолированы, удалены, обособлены, определи, как хочешь. Самое важное, что нас не вынуждают встречаться с негуманоидами. А все остальное — это просто работа. Здесь или на Земле — не все ли равно?

— Ты — страшный позер! — покачал головой Вернье. — : Я иногда думаю, что тебе наденут петлю на шею, а ты скажешь, что это шарфик и бантик на ней завяжешь… Ларсен оперся руками о стол и тяжело выпрямился.

— В последнее время ты что-то мрачен, Берг! — неожиданно вызывающим тоном обратилась к нему Элия. — У меня такое чувство, что ты предрекаешь нам какой-то провал. Или ты не хочешь, чтобы у нас получилось!

Он встретил ее взгляд и на губах его промелькнула понимающая и неожиданно мягкая улыбка.

— При определенных обстоятельствах успех тоже может быть провалом.

— Ага-а-а! Такая, значит, у нас альтернатива. Между двумя провалами!

— Вы давно уже сделали свой выбор.

— Но не ты! Ты стоишь посередине и пасуешь?

— Да, — сказал Ларсен.

Затем все переместились в гостиную. А там я отстегнул кобуру с пистолетом, подошел к большому буфету и открыл дверцы самого высокого отделения. Взял оттуда один из запасных флексоров и, не снимая чехла, повесил его на пояс. В этот вечер часто наступала тишина, что было нехарактерно для компании из пяти человек, но сейчас она была более глубока, более проникнута отчужденностью, чем всегда. Я приблизился к Ларсену и отдал ему свой пистолет.

— Оставь его где-нибудь, — сказал он мне небрежно. — Позднее я уберу его наверх, в свой сейф.

Я положил пистолет на табуретку рядом с ним. Потом устроился в кресле напротив. Одеста и Элия сидели рядом на диване в углу и были похожи на двух нахмуренных, обеспокоенных детей. Вскоре в салоне появился робот-официант, поставил на столик между нами поднос с кофе и быстро вышел.

— А мы, Симов, можем продолжить по-старому, — неискренне изображая оживление, Вернье постучал пальцем по бутылке, которую он принес из столовой. — Что скажешь?

И, не дождавшись ответа, он достал из бара в буфете две большие рюмки, не подходящие по размеру для вина.

— Как ты уже мог заметить, — подкинул он мне иронично, — этот буфет ни что иное, как наш эйренский ящик Пандоры. Мы собрали в него достаточно слуг зла, от бокалов для алкогольного яда и инструментов, годных для убийства, до даже вот этого! — он выдвинул ящик стола перед собой, двумя пальцами вынул оттуда какой-то небольшой продолговатый предмет, показал его на мгновение и опять убрал: это была энергетическая батарейка, такая же, как у уничтоженного мной робота.

И снова воцарилось молчание — очень долгое и очень неловкое. Наконец, Ларсен отодвинул в сторону чашку с недопитым кофе и, пожелав спокойной ночи, вышел из гостиной. Элия сейчас же вышла следом за ним с явным намерением догнать его в коридоре, а после ее ухода Вернье начал вздыхать, покашливать, вертеться на своем месте.

— У вас разговор, а я… — он глуповато улыбался то мне, то Одесте. — Очень нетактично, правда? Ну, вот, спокойной ночи, и я ухожу. Ухожу! — и выскочил, словно за ним кто-то гнался.

То, как неестественно удалились все, явно сконфузило Одесту.

— Вечер прошел несколько угнетающе, — выдавила она из себя, без всякой необходимости разглаживая на себе платье.

Я пренебрежительно пожал плечами:

— Для меня это обычно, Одеста. Такая у меня профессия. Мне показалось гнетущим совсем другое. Например, здешнее утро. Впрочем, не было ли твоей обязанностью предупредить меня о том состоянии, которое я должен буду пережить?

— Я долго колебалась, — поспешила она объяснить, — но в конце концов решила, что будет правильнее, если хотя бы в первый раз ты перенесешь эйфорию, не пытаясь ее преодолеть. Не испытав на себе совершенно незнакомое воздействие, человек склонен или недоооценивать, или переоценивать свои возможности для ответной реакции, а это неизбежно приводит или к предварительным, или к последующим компенсационным перегрузкам психики, которые со своей стороны…

— Хорошо, хорошо! Но, в сущности, чем вызвана эйфория?

— Влияние леса… и восход.

— Этот факт мне уже ясен, — сказал я. — Меня интересует конкретный механизм воздействия. Может быть, проклятые деревья выделяют какие-то вещества или создают вокруг себя поле…

— Не знаю.

— А не пытаешься узнать, Одеста?

— Штейн работал в этом направлении. Тебе, наверное, известно, что он был экзобиологом и биофизиком.