Нина Ненова - Формула счастья

— Да и я другого мнения. С начала до конца!

— Поделись, — предложил я ему.

— Э… не имеет смысла, — и он внезапно поспешил вперед.

Мы подошли к Хижине. Остальные прошли мимо и направились вниз к лабораториям, а я вошел внутрь и направился в свою квартиру. После тех трех часов, в течение которых я нес труп Одесты на «подходящее» место, и после почти десяти часов, в течение которых вместе со всеми остальными «искал» этот самый труп… Сейчас я хотел остаться один.

Мне грозил полный провал. Да, время для ориентации в обстановке безвозвратно ушло, я начал действовать раньше и далеко не так, как следовало бы. Несомненно, мои действия были спровоцированы. Но кем? И зачем? В самых общих чертах я мог себе ответить на эти вопросы, так как силы, действующие на базе «Эйрена», в отличие от всего остального не представляли для меня тайны. Они были те же, что и на Земле: Совет безопасности, Объединенный военный корпус и Международное бюро расследования, олицетворением которого на Эйрене сейчас соответственно были анонимный резидент Зунга, Ларсен и я сам. И здесь перевес был в пользу Зунга — потому что на базе, в сущности, работали именно по его планам заселения. Из чего следовало, что убийства Фаулера и Штейна, а в конце концов и Одесты, имеют общий мотив и связаны с необходимостью пресечь какую-то деятельность, направленную против этих планов.

Итак, Элия, если допустить, что она является резидентом Зунга, а если нет, то резидент с ее помощью направляет меня на старую юсианскую базу. Спрашивается, с какой целью? И ответ таков: чтобы столкнуть меня с Одестой, о которой известно, что в данный момент она находится там. Тут существует три возможных варианта, результат каждого из которых ему только на руку. Если бы я просто обнаружил Одесту, я фактически положил бы конец ее отношениям с юсами — иначе об этом должен был бы позаботиться лично он. Если бы она убила меня, то прекратилось бы, и опять без его прямого участия, расследование совершенных или (видимо, это вообще в его стиле) спровоцированных им убийств. А при третьем возможном варианте, который и осуществился, я, к сожалению, обеспечил ему выгодный исход и двух предыдущих, то есть, избавил его от Одесты, и как ее убийца сам попал к нему в руки. Вот какие дела.

Вот почему Зунг послал меня сюда, несмотря на мое открытое несогласие не только с его планами, но и вообще с идеей переселения. Он хорошо знал, что за человек работает на него на Эйрене, и был уверен, что он найдет способ справиться со мной. И действительно, этот человек был уже на пути к тому, чтобы оправдать его доверие. Ему нужно было только решить еще одну небольшую задачу: скомпрометировать меня в глазах Ларсена, не выдавая своего анонимного вклада в происшедшее событие. Или, если Ларсен сам внедрен сюда как двойная фигура — как аргументировать свое обвинение против меня, одновременно оставляя свою роль в тени. Если бы ему это удалось, я, конечно, сразу выбыл бы из игры.

И тогда уже Вей А Зунг наконец смог бы нанести своему вечному опоненту сокрушительный удар, о котором давно мечтал: «Мы попросили помощи у Медведева, а его комиссар уже на третий день совершил убийство», «МБР — школа убийц», «Комиссары Медведева в действии» и прочее.

Но все же, несмотря на то, что провал был очень близок, он пока еще мне только предстоял. А «то, что предстоит, как говорит мой шеф, может и не состояться». Особенно, если правильно приложить усилия, чтобы ему помешать.

Я подошел к небольшому сейфу в спальне, открыл его и вынул оттуда диск, который мне в тот вечер дала Одеста. Вернувшись в холл, я вставил его в компьютер. Потом проверил, можно ли внести в него какие-то изменения, оказалось, что защита непробиваема. Данные из электронного журнала масс-спектрометра действительно не могли быть сфальсифицированы. Другими словами, алиби Одесты было бесспорным. Факт, о котором, по крайней мере, по ее тогдашним утверждениям, знал только я. И который теперь, после того, как я уличил ее в предательстве, приобретал большое значение для меня, по меньшей мере, по двум причинам. Во-первых, без него я неминуемо впал бы в заблуждение, что именно она убила Фаулера и Штейна, например, потому, что они раскрыли ее связь с юсами. И, во-вторых, это мое заблуждение, наверное, также входило — и все еще входит — в расчеты моего противника, что давало мне шанс действовать в условиях пониженной бдительности с его стороны.

Я связался с Сервером, создал новую директорию и перебросил туда содержание журнала, добавив в конце команду точно через сорок восемь часов передать эти данные в компьютеры всех сотрудников базы. Засекретив только что созданный файл, я закрыл его и вынул диск. Потом предпринял очередную серию попыток добраться до каких-ни будь более конкретных сведений о предстоящем заселении, которые помогли бы мне в решении основного вопроса: чем или почему Фаулер и Штейн представляли опасность для планов Зунга? Но, конечно, ничего не нашел, кроме подтверждения собственного вывода многодневной давности, что необходимые мне сведения нужно искать не в Сервере, и вообще не на этой базе.

Впрочем, передо мной стоял еще один важный вопрос: поставят ли юсы Ларсена в известность о том, что я наделал на их «заброшенной» базе, или будут продолжать вести свою политику подчеркнутого невмешательства в наши дела. Я остановил взгляд на блестящем алом диске, вмонтированном в особую подставку у письменного стола. Как просто можно связаться с ними. Только руку протянуть и… И как в действительности трудно. Трудно мне. Но не резиденту Зунга, который, прежде чем прибыть на Эйрену, годами поддерживал прямые контакты с юсами, и в таком случае, что стоило ему анонимно связаться с ними сейчас? Вероятно, ничего. А если бы он подтолкнул их выдать меня, то, одним выстрелом убил бы сразу двух зайцев — уличил бы меня в убийстве Одесты, причем на основании показаний очевидцев, а сам остался бы в тени.

Я прервал связь с Сервером. Положил диск и журнал обратно в сейф и вынул оттуда свое юсианское изображение. Мне непременно нужно было понять, что оно означает — или для чего служит. Может быть, это подсказало бы мне, почему в последние минуты жизни Фаулер сжимал в руке не что-нибудь, а именно изображение Штейна. Заперев снова сейф, я хотел было положить свое изображение в карман куртки, но что-то неясно и настойчиво заставило меня его задержать. Чтобы всмотреться в него…

А по существу, внимательно посмотреть на самого себя.

У меня на ладони лежало обращенное ко мне мое собственное лицо, слегка заросшее, с синяком под глазом и сильно покрасневшим правым ухом. Но глаза, глаза… Они словно вглядывались в меня. И какой взгляд! Неужели я так выглядел тогда? Напряженный, одинокий… испуганный… а я-то воображал, что полностью владею своей мимикой.