Джоанн Харрис - Спи, бледная сестра

— Я не истеричка! — заспорила я. — Я… — Но, взглянув в его глаза, подчинилась и взяла питье, ненавидя его, но не в силах сопротивляться.

— Так-то лучше. — Взгляд у него был жесткий и какой-то ликующий. — И помни, будь у меня чуть меньше терпения, я давно бы разобрался с твоими приступами. Обещаю, если ты опять начнешь лить слезы и капризничать, я приглашу Рассела осмотреть тебя. Если не станешь пить лекарство, я тебя заставлю его пить, а если не будешь вести себя, как подобает хорошей жене, думаю, доктор объяснит мне причину. Все понятно?

Я кивнула и заметила, как в его глазах промелькнула улыбка — злая, хитрая улыбка.

— Я сделал тебя тем, что ты есть, Эффи, — мягко сказал он. — Ты была никто, пока я не нашел тебя. Ты будешь такой, какой я скажу. Если я захочу, чтобы ты была истеричкой, ты будешь истеричкой. Не думай, что доктор поверит тебе, а не мне — если я скажу, что ты сумасшедшая, он согласится. И я могу сказать это, когда захочу, Эффи. Я могу заставить тебя делать все, что захочу.

Я пыталась что-то сказать, но его торжествующее лицо расплывалось перед моими усталыми глазами, и мне ужасно захотелось расплакаться. Наверное, он это заметил, потому что жесткая складка вокруг его губ разгладилась, и он наклонился и нежно поцеловал меня в губы.

— Я люблю тебя, Эффи, — прошептал он, и нежность его была страшнее его ярости. — Я это делаю, потому что люблю тебя. Я хочу, чтобы ты была моей, в безопасности и благополучии. Ты не представляешь, сколько в мире грязи, какие опасности подстерегают такую красивую девочку, как ты… Ты должна доверять мне, Эффи. Доверять и слушаться меня. — Он мягко, но уверенно повернул мое лицо к себе. Вид у него был озабоченный, но в глазах я читала все то же бурное жестокое ликование. — Я все сделаю, чтобы защитить тебя, Эффи. — Его решимость была невыносима.

— Даже запрешь меня? — произнесла я одними губами. Взгляд его был спокоен, но в голосе звучала плохо скрываемая злоба.

— O, да, Эффи. Лучше убить тебя, чем видеть испорченной.

Потом он ушел. Я лежала в постели, разум мой был смущен и затуманен опием, я старалась вспомнить, что я знаю о Генри Честере, но память воскрешала лишь спокойное лицо Фанни, ее руку, что гладила мои волосы, и воздушные шарики…

Я проснулась около двенадцати, уже не такая усталая, но очень вялая и запутавшаяся. Я сама умылась и оделась и спустилась в гостиную. Генри уже ушел. Я решила прогуляться до кладбища, чтобы проветриться и хоть на время вырваться из гнетущего дома. Я уже надевала плащ, когда появилась Тэбби с подносом. Она удивленно вздрогнула, увидев, что я собираюсь на прогулку.

— Что же это, мэм! Вы ведь не пойдете на улицу? Вы утром были так больны!

— Мне гораздо лучше, Тэбби, — спокойно ответила я. — Я уверена, прогулка пойдет мне на пользу.

— Но вы же ничего не ели! Вот что, у меня в духовке замечательные имбирные пряники, они будут готовы через несколько минут. Прежде вы ведь так любили отведать горячего пряничка.

— Тэбби, я не голодна, спасибо. Может, я перекушу позже, когда вернусь. Пожалуйста, не беспокойся.

Тэбби покачала головой:

— Мистеру Честеру вовсе не понравится, если я отпущу вас сегодня на улицу. Он сказал, вы не должны выходить ни под каким предлогом, в вашем-то состоянии, мэм. — Она слегка покраснела. — Я знаю, вам бы хотелось уйти, мэм, но постарайтесь понять, это неразумно. Не нужно доставлять бедному джентльмену еще больше хлопот… и он ведь не велел, мэм. — Между бровями Тэбби появилась складка. Я ей нравилась… но Генри был хозяином в доме.

— Понятно. — На миг меня охватило желание взбунтоваться: какое мне дело до приказов Генри? Потом я вспомнила, что он сказал о докторе Расселе и как Тэбби простодушно повторила его слова: «в вашем-то состоянии». Меня вдруг пробрал озноб.

— Наверное, я все же останусь. — Я с притворным безразличием сняла плащ и заставила себя присесть.

— Да и я думаю, так лучше, мэм, — по-матерински произнесла Тэбби. — Может, хотите чаю? Или шоколада? Или имбирных пряников, когда будут готовы?

Я кивнула, челюсти сводило от натянутой улыбки.

— Спасибо, Тэбби.

Я старалась сохранять спокойствие, пока Тэбби прибиралась в гостиной. Казалось, она целую вечность разжигала огонь, взбивала подушки и суетилась, то и дело спрашивая, не нужно ли мне чего. Конечно, я могла бы сказать ей, что хочу побыть одна, но ее привязанность ко мне была так трогательна и искренна — и к тому же я не хотела, чтобы она доложила Генри, какая я нервная и взбалмошная. Его угроза была ясна… Я пыталась справиться с накатывающей истерикой — если меня считают слишком больной или неуравновешенной, чтобы одной выходить из дома, то когда же я увижу Моза? Когда я увижу Фанни?

Я вскочила, подбежала к окну и выглянула в сад. Начинался дождь. Я открыла окно и вытянула руки, чувствуя влагу на лице и ладонях. Дождь был теплым, запах мокрой листвы вызывал острую ностальгию, напоминая о ночи на кладбище. Паника постепенно отступала. Оставив окно распахнутым, я вернулась на диван и попыталась рассуждать логически, но чем больше я старалась упорядочить мысли, тем глубже погружалась в полуреальность прошлой ночи; все словно было подернуто наркотическим обманом. Возможно, Генри прав. Возможно, я схожу с ума. Если б только повидаться с Мозом…

Нет! Еще не время. Сначала я должна убедить Генри, что чувствую себя хорошо и могу выходить одна. Это он мой враг, твердо сказала я себе. Это он виновен, а не я. У меня есть причины его ненавидеть. У меня есть причины быть несчастной.

Я впервые призналась себе в этом. В тот день я безмолвно объявила Генри войну — войну, полную ненависти и коварства. Пусть он думает, что все козыри у него, но ведь я не та смазливая дурочка, которой он меня считает. И я смогу это доказать. У меня есть по крайней мере одно преимущество — внезапность нападения…

На следующий день мы не встречались с Эффи, и, признаться, я не скучал по ней. Меня занимали мысли посерьезнее. Для начала стая кредиторов обрушилась на меня en masse , [28] Все вместе (фр.). требуя денег. Будь у меня хрустальный шар Фанни — полезная штука, — я бы, конечно, оказался где-то в другом месте, когда они заявились, но печальная действительность заключалась в том, что после небольшого спора мне пришлось заплатить почти сотню фунтов. Ресурсы мои прискорбно истощились, и я провел этот безрадостный день, изучая свои счета, после чего пришел к выводу, что задолжал более четырехсот фунтов — такую сумму даже я едва ли мог счесть незначительной. Умоляющая записка от Эффи отнюдь не подняла мне настроения. Горничная Эффи — Эм, кажется? — принесла ее в шесть вечера, а я к этому времени уютно расположился с бутылочкой вина и совершенно не хотел повторения вчерашнего свидания. Я вскрыл письмо (тщательно запечатанное) и при свете свечи попытался разобрать торопливые каракули Эффи.