Марина Дяченко - Пентакль

– Ничего. А ты как?

– Никак. Давно не виделись…

– Давно.

И, словно растолкав руками удушье ноября:

– Пойдем в парк?

Они шли молча. Говорить было не о чем, да и незачем. Жизнь тащилась позади, фыркая на пекинеса; жизнь готовилась отстать, рванув в погоню за собственной бессмысленностью.

– Замужем?

– Была. А ты? Внуки небось?

– Какие там внуки… Дочка, говорят, есть в Перми. Внебрачная. Врут, должно быть.

– Съезди, посмотри. Познакомься.

– Боюсь. Нужен я ей, чужой… глянуть и плюнуть…

На центральной аллее гулял ветер. Собирал букет из жалких остатков Золотого Века осени. Парни хлестали пиво на ограде иссохшего фонтана. Крутился «Сюрприз», брызжа визгом рискованных клиентов. Львы гонялись за оленями на карусели, игнорируя редкие звездолеты. Массовик предлагал любителям набрасывать кольца на похабного вида штырь. Победителю гарантировалась годовая подписка на журнал «Реальность фантастики».

Они разглядывали суету с нескрываемой завистью.

И, не сговариваясь, свернули вбок. Здесь облетали каштаны и в кустах шуршали призраки. Пекинес вступил в борьбу с невидимками, звонко тявкая. Асфальт пестрел новенькими, аспидно-черными заплатами. Стуча палочкой, Он мучительно думал: о чем заговорить? Судя по складке между Ее бровями, Она думала о том же. И оба вздохнули с облегчением, когда напряженное молчание сменилось внезапной радостью при виде знакомого аттракциона. Яркого, аляповатого, наивного, как фантик от карамельки, чей вкус уже и не вспомнишь. Диабет, зараза, не позволяет есть сладкое.

– Заходити, заходити!

«Япошка», наследник того нахального зазывалы, кланялся гостям, пыхтя и моргая хитрющими глазками Братца Кролика.

– Осенно страсная узаса! Осенно! О! Страсней харакири!

– Три гривни? – вдруг улыбнулся Он, вспомнив. – Один прюс один – порусяецца три?

«Япошка» дико обрадовался:

– Порусяецца! Порусяецца! Заходити даром!

– Зачем даром? Я заплачу…

– Узас-узас! Тада один прюс один – три пиддесят!

– Хорошо… сейчас я найду мелочь…

– А с собакой можно? Или тут его привязать?

– Мозно-мозно! Вот вам два гривня сдачи!

Еле отвязавшись от сумасшедшего билетера, они шагнули в пасть. Там, в уютной полутьме, их ждал прекрасный, смешной, чудесный черт с отличными рогами. Там летал добрый ангел-хранитель, шелестя могучими крыльями. Там на табличке скалился великолепный череп, пробитый замечательной молнией. Двое пугались до икоты, хохотали до слез, Он отмахивался от черта тросточкой, Она удерживала пекинеса, желающего цапнуть ангела за пятку, аттракцион гудел церковным органом, на котором безумец-музыкант свингует хорал Баха в ожидании хрипатого трубача с трубой из чистого золота…

Оба загрустили, когда аттракцион закончился.

– Пойдем в кафе?

– Пойдем!

– Молодые люди, купите букетик!

Сгорбленная старушка протягивала им цветы. Фейерверк гвоздик, сиреневых, белых и бордовых, завернутых в целлофан. Старушка улыбалась, глядя на двух молодых людей, вышедших из «Иллюзиона „Кромешный ужас“. Выбравшихся в парк, где их ждал ноябрь, один из многих прекрасных ноябрей, уходящих вдаль, в бесконечную аллею жизни.

Он хотел опереться на тросточку и понял, что забыл трость в лабиринте.

Она запрыгала по асфальту, расчерченному детскими «классиками». Рядом скакал маленький пекинес, оглушительно лая. Наверное, сбежал из дому, потерялся, бедняжка.

Возьмем его с собой, пусть у нас живет…

Двое еще долго гуляли по парку. Вместе с парнями у фонтана пили ледяное пиво, рискуя простудиться, и пели студенческие песни. Катались на «Сюрпризе», а потом ходили по-матросски, вразвалочку, потому что земля танцевала под ногами. Съели клюквенный мусс и выпили кофе со сливками. Поймали монету в миске со сметаной, набросили на штырь дюжину колец и выиграли слона из плюша, с хоботом и ушами. И наконец пошли домой, пугая слоном счастливого пекинеса.

Потому что самый страшный ужас, который страшней харакири, закончился.

Потому что один плюс один никак не два, а целых три, или даже три пятьдесят и две мятых бумажки сдачи.

А если вы не умеете считать, то возьмите калькулятор.

– Жалко, Ганна Петровна?

– Ой, жалко, Владислав Викторович!

Графский флигель ломали второй день. Никто не предполагал такого. Думали, ударят раз, два ударят – и прощай, панское наследство.

Не вышло.

Сначала забарахлил бульдозер, потом никак не могли найти бригадира, срочно укатившего по одному ему известной надобности. А когда наконец стальная «баба» врезалась в старую кладку, выяснилось, что одного удара мало. И даже двух мало, и трех. Крепки панские стены! Стоял флигель-золотопогонник прощальной памятью, словно наглядеться на мир хотел. Только не на что смотреть, ничего не осталось! Ни дома, ни парка, ни склепов мраморных, ни вековых дубов. Сгинуло – навсегда, и теперь жадное Время добирало последние крохи.

С утра начали по новой, на этот раз при куда большем стечении любопытных. Весть о том, что графский флигель не поддается, разнеслась по селу. Посевная еще не началась, по-этому народ собрался быстро. Набежало и детворы, благо на дворе каникулы. А где школьники, там учителя.

– Та я ж писала, Владислав Викторович! И в область, и в самый Киев. И в Москву писать думала. То ж памятник, ему два века целых!

– Было два века, Ганна Петровна. Увы!

Оба преподавали в школе, обоим – немногим за двадцать. На этом сходство заканчивалось. Физика Владислава Викторовича, прибывшего в Терновцы по распределению, никто даже в шутку не называл Славой. Парень был высок, сух в кости, носил очки и никогда не выходил на улицу без галстука. В свои двадцать четыре он уже стал завучем.

Ганну Петровну именовали с отчеством только детишки, и то не каждый. Она была «теткой Ганной», но чаще «биологичку» называли по имени. Плотная, розовощекая, кость от кости крепкого казацкого рода, Ганна Петровна носила почти в любую погоду белый платок, резиновые сапоги и плюшевую юбку.

Владислав окончил физический факультет университета. Ганна училась заочно в областном пединституте.

Тем не менее они сдружились. Настолько, что директор, мужчина с опытом, из тех, кто видел в жизни все, даже паленого волка, всерьез рассчитывал прикрепить молодого специалиста к школе до самой пенсии. Потому и завучем сделал.

Теперь оба, физик и учительница биологии, смотрели, как гибнет графский флигель.

– У нас в городе не лучше. – Владислав Викторович поморщился, наблюдая за стальной чушкой, раз за разом бьющей в непокорную кирпичную кладку. – Недавно дом в са-мом центре разобрали. Позднее барокко, восемнадцатый век. Старше Екатерины! Деятели!..