Андрей Дашков - Слуга оборотней

Дважды клинок погружался в женскую грудь по самую рукоять и дважды со звоном натыкался на металлические части скелета. Крови не было, зато на лезвии заблестела какая-то густая маслянистая жидкость.

Ялговадда закричал и подскочил к поврежденной кукле. Олимус смеялся, забавляясь этой сценой. Слепой старик обнял Венгу и принялся покрывать поцелуями ее тело. Его руки жадно гладили обнаженные бедра. Слюна Куки поблескивала на мертвой коже, как след улитки.

Барону вдруг стало не по себе. Он вспомнил свое пребывание в Месте Пересечения и то, как занимался любовью с обезглавленной женщиной. Он до сих пор не был уверен в том, что стал жертвой иллюзии… Сейчас он чувствовал себя едва ли не большим безумцем, чем хранитель подземелья.

Дилгус наблюдал за ними обоими, хитро поблескивая глазками. Олимус понял, что тот ненавидит его по-настоящему и в этой ненависти нет ничего истеричного.

– Хватит! – рявкнул Гха-Гул и с трудом оторвал Куки от его механической любовницы. – Потом ты ее починишь.

Он развернул куклу и шлепнул ее по упругому заду.

– Ступай и жди своего Куки! – приказал он.

К немалому удивлению барона, кукла послушалась его и направилась прямо к кровати. Что-то нарушилось в ее фигуре; движения стали порывистыми и неестественными. Она легла на кровать и замерла, уставившись в потолок уцелевшим глазом. На расстоянии десятка шагов она выглядела совсем как живая.

Белая, вечно юная плоть на черной простыне… Дилгус прикрыл глаза, прогоняя наваждение. Он стал излишне впечатлительным. Что было тому виной – может быть, необъяснимая податливость Ялговадды?..

Лилипут немного успокоился или сделал вид, что успокоился, и запустил пальцы в свои седые космы. Лицо Куки, за исключением длинного носа, скрывалось в тени и угадать его выражение было невозможно. Шуту показалось, что он слышит очень тихое хихиканье.

Олимус пошел в ту сторону, где горел свет. Две пары маленьких ног тихо ступали рядом. Потом Куки все же забежал вперед, не удовлетворившись ролью сопровождающего.

Они прошли мимо большой комнаты, в которой стоял музыкальный инструмент с клавишами и педалями. Стены были затянуты коврами, а углы срезаны. Между струнами арфы, покоившейся на подставке, поблескивала паутина.

Следующей комнатой была столовая. Дилгус увидел длинный стол, накрытый для четверых. Серебряная посуда потускнела от времени и редкого употребления. В мутных бокалах темнели остатки вина. Причудливые сосуды в виде фантастических морских животных были опрокинуты. Большая люстра низко свисала с потолка, но свечи в ней полностью выгорели.

Олимус презрительно ухмыльнулся. От подземелья веяло какой-то упаднической роскошью, все здесь казалось последней фантазией умирающего.

Светлый прямоугольник приближался; в него был вписан темный квадрат галереи. Когда барон вышел на свет, он увидел огромный зал мастерской. Его уважение к Куки постепенно возрастало, ибо никто, кроме слепца, не мог соорудить и использовать все, что тут было: станки для обработки металла, дерева и кости, кузнечные мехи и миниатюрную наковальню, вращающийся стол для полировки линз и зеркал с ножным приводом, тончайшие хирургические инструменты, чучела, гипсовые манекены, восковые фигуры и даже аквариумы с диковинными тварями…

Обилие света – вот что насторожило Олимуса. Слепому хранителю не требовался свет, а в мастерской горели десятки свечей. Наклон пламени позволял увидеть слабый круговой ток воздуха. Болотный Кот почувствовал присутствие герцога…

Его глаза по старой привычке остановились на инструментах, которые могли послужить оружием. Потом он увидел Левиура в глубине мастерской, возле странного сооружения, похожего на большую ванну или маленький бассейн.

Герцог был неподвижен, и его фигура терялась среди застывшего хаоса. Дилгус тотчас же узнал хозяина, сидевшего на полу спиной к вошедшим. Его руки лежали на краю ванны. Шут с облегчением отметил, что Сайр вооружен мечом.

Олимус приближался к нему бесшумно, но вскоре герцог повернул голову и остановил на нем мутный взгляд. Это был взгляд человека, потерявшего все и живущего без надежды. Шут нашел его постаревшим на десять лет.

Барон Гха-Гул остановился в нескольких шагах от Левиура, потому что таковы были правила его игры. Он хотел услышать голос своей жертвы, узнать, что она думает о своей близкой смерти. Он словно питался ее страхом, наслаждался неотвратимостью конца.

Нездешний ветер шевелил его длинные волосы. Они слабо потрескивали, когда их пронизывала субстанция призрака. Олимус слушал слабый голос Стервятника, доносившийся, будто из могилы. Потом он бросил к ногам Левиура обрывки простыни с вензелями и перстень, звякнувший о камни.

Герцог уставился на эти предметы, как на ядовитых змей. Куки Ялговадда издал короткий смешок. Вместо горькой улыбки на лице Левиура появилась какая-то гримаса.

– Значит, ты и есть мой сын… – глухо проговорил герцог. Он сказал это вполне равнодушно и медленно поднялся на ноги. Его руки бессильно повисли вдоль тела. – Я знаю, ты пришел, чтобы убить меня, и за это я тебя прощаю. Но не могу простить того, что ты разрушил Скел-Могд…

Олимус засмеялся. Он смеялся громко и долго, задрав подбородок к потолку. Потом он покачал головой.

– Я еще раз убедился в том, что ты не можешь быть королем. Потому что уже плохо соображаешь. Кто здесь говорит о прощении?

– Дилгус, я много раз обижал тебя, – сказал вдруг Левиур, как будто только что заметил шута. – Но разве я заслужил, чтобы ты привел сюда моего убийцу?

– Мой герцог… – начал, было, горбун, но Олимус бросил на него один короткий выразительный взгляд, заставивший его замолчать.

– Где ты видишь герцога? – вкрадчиво спросил Болотный Кот у замявшегося шута. – Неужели ты называешь герцогом впавшего в детство старика?! И этот человек еще спрашивает, заслужил ли он, чтобы его предали! Когда-то он не захотел марать руки и послал слугу, поручив ему удавить младенца. Правда, его слуга оказался настолько туп, что дал прикончить себя…

Он повернулся к герцогу и стал медленно приближаться к нему.

– Тогда ты совершил первую ошибку. Есть вещи, которые нельзя доверять никому… За ошибки надо платить, и дороже всех обходятся те из них, о которых забываешь. Сейчас ты заплатишь мне за все…

Олимус оказался рядом с Левиуром, следя за герцогом боковым зрением. Теперь его взгляду стало доступно содержимое ванны, и он на секунду замер от неожиданности. Там плавало то, что он принял вначале за полуразложившийся труп. Однако лицо трупа было ему знакомо. Лицо из прошлого, покоившееся в обрамлении черных волос. Открытые глаза смотрели в потолок.