Мария Барышева - Мутные воды дельты

— Километрах в четырех отсюда. Пришлось повозиться…

— Это не тот сом! — перебиваю я его. Со стороны лестницы, где толпа обступила сома, до нас доносятся какие-то возгласы, потом мимо быстро пробегает какой-то пожилой мужчина, прижав руку ко рту. Я спрыгиваю с парапета, чтобы посмотреть, в чем дело, но Валерий неожиданно подхватывает меня и сажает обратно.

— Нет уж, дружок, сиди! Насмотрелся ты уже достаточно.

Я пытаюсь вывернуться и не столько потому, что мне очень хочется поглядеть, что там случилось, сколько потому, что сидеть на парапете мне очень неуютно — за спиной река, и мне кажется, что я сижу на краю бездонной пропасти. На мгновение мой взгляд падает в сторону — Вита все так же сидит на своем месте и смотрит в сторону острова, обхватив руками костлявые плечи. То, что творится возле лестницы, ее совершенно не интересует.

К нам подбегает человек в полотняной кепке с синим прозрачным козырьком и надписью «Ленинград». Его правая рука испачкана в крови, словно он кого-то зарезал, но у него лицо человека, которого самого собираются зарезать, и я понимаю, что сома все-таки выпотрошили. Валерий спрашивает, что случилось, и «Ленинград» манит его красными влажными пальцами.

— Сюда иди! — он с неприязнью смотрит на меня. — А ты, малой, шел бы домой, к маме!

Он явно собирается сказать еще что-нибудь в этом же роде, но Валерий утаскивает его за собой к лестнице, пригрозив, чтоб я сидел на месте. Возвращается он через пять минут, бледный и подавленный.

— Не, Ленька, ошибся ты, по-моему, — говорит он, вытаскивает папиросу, закуривает и облокачивается на парапет, спугивая хрупкую большеглазую стрекозу. — Это та самая тварь, похоже. Хотя конечно…

— Что-то нашли? — спрашиваю я. Мне уже понятно, в чем дело, и я спрашиваю только для того, чтобы окончательно удостовериться. — В соме, да? Нашли… — слова застревают у меня в горле и я опускаю голову. — А понятно… понятно, кто…

— Нет, дружок, там… ну… несколько кусков… — отвечает он и кладет ладонь мне на плечо, но я сбрасываю ее и кричу:

— Все равно это не он! Вы его не видели, а я видел! Он совсем другой!

Он начинает успокаивать меня и говорить, что с перепугу мне могло всякое померещиться, но я-то вижу, что и он сомневается — человеческие останки могли попасть в желудок к сому как угодно, ведь сомы не брезгуют падалью. Пойманный усач, конечно, очень большой, но не настолько, чтобы мог так легко утопить такого крепкого парня, как Венька, да еще и меня утащить вслед за ним в глубину, и вряд ли он настолько тяжел, чтобы Гарьку, тоже парня не слабого, убить одним ударом хвоста. Такого дохляка, как я, мог бы, а вот их… А дядя Артем? А Серега Бортников? Я отчаянно прошу рыбака объяснить людям, что они поймали не того, на что Валерий хмуро замечает:

— Может, ты и прав. Знавал я парнишек твоих — не знаю я, смог бы этот с ними справится. Он, конечно, не легкий, но… Только говорить им сейчас бесполезно — они ведь только что нашли виновного, как им кажется. Мал ты еще, Ленька, не знаешь, что людям обязательно нужен виновный, прежде всего, а потом уже… — он махает рукой и отворачивается. — Дай бог, чтоб ты ошибся, пацан, дай бог… Я, как рыбачить пойду, так поглядывать буду… только если увижу, ты уж прости, пацан, ловить его не буду. Не такой я дурак! Если он действительно такой здоровый, как ты говоришь…

Я сердито вырываюсь и иду прочь, не оглядываясь. Мое лицо горит от злости. Я не понимаю, почему никто меня не слушает. Ведь там-то был я, а не они. Под ноги мне подворачивается брошенная кем-то пустая консервная банка, я свирепо бью по ней, и она со звоном ударяется о парапет — как раз под Витой. Но та даже не вздрагивает — она где-то в своем мире, в котором брат возвращается с острова. А сзади, на лестнице, осталась толпа — она тоже в своем мире — думает, что поймала убийцу. И я иду в своем мире, в котором знаю, что те оба мира — это, как говорит мой отец, желаемый пшик.

— Ну и ладно! — бормочу я сквозь зубы. — Ну и пожалуйста! Ну вас всех!

Не знаю, что на меня находит, но я вдруг срываюсь с места, перебегаю через дорогу прямо перед мчащейся машиной, которая истерично и негодующе гудит мне вслед, пробегаю через два двора и в третьем натыкаюсь на наших заклятых врагов — мальчишек лет двенадцати-четырнадцати, которые живут в тринадцатом доме. Мы дрались с ними почти каждый день, и в этих драках меня всегда валяли по земле особенно рьяно. Сейчас их четверо, и они смотрят на меня с опаской, не понимая, как это я отважился прийти в их двор один. Конечно же, они знают о том, что произошло, и наверняка предполагают, что я сошел с ума.

Для того, чтобы затеять драку, не нужно особого умения, не нужно много времени и много слов. Уже спустя две минуты я сцепляюсь с противниками, меня со знанием дела бьют, царапают и валяют по земле, и я тоже бью руками и ногами, куда придется, ору, ставлю подножки. Впрочем продолжается это веселье недолго — дворничиха тринадцатого дома с руганью окатывает нас водой из шланга, словно сцепившихся котов, и мы поспешно покидаем место сражения. Один из противников уважительно хлопает меня по плечу и говорит: «Ну-у, ты, Ленька, даешь!» И я направляюсь в свой двор — мокрый, покрытый синяками и ссадинами, с подбитым глазом, перепачканный в земле и довольный. Мать, увидев меня, конечно же, опять горестно всплеснет руками и будет долго убеждать, что все разлады нужно решать словами, а не кулаками. Но я об этом не думаю. Все это, конечно, очень глупо, но отчего-то мне кажется, что только что я дрался за всех наших, и на сердце у меня намного легче.

Архипыч, наконец-то, вернулся-таки к рыбалке, но если раньше он стоял возле целого леса удочек, то теперь довольствуется только двумя спиннингами. Он, забросив лески, прислонил удочки к парапету, а сам разместился неподалеку в нескольких клочках тени и чинит свою резиновую лодку, и мы с отцом останавливаемся возле него. Мать отправила нас на рынок за арбузом и демьянками, и, хоть идти до рынка куда как ближе другой дорогой, мы идем по набережной — отец не устоял перед соблазном заглянуть в рыбацкий стан и посмотреть, что там делается. Я неохотно плетусь следом за ним, угрюмо поглядывая по сторонам одним глазом — второй после вчерашней драки заплыл и открывается плохо. В кармане моих штанов — нож Юй — я собираюсь по возвращении найти ее и вернуть нож. Я не хочу, чтоб он у меня находился.

— А ты что ж, лодку пропорол? — спрашивает отец, и Архипыч сердито пыхтит, возясь с заплаткой.

— Я, как же!.. Зять вчера одалживал, за остров сходить… вот и сходил! А тесть, значит, чини, а то у них-то времени нету, они ж… и Люська…

Он начинает подробно рассказывать отцу о новых прегрешениях своей дочери и ее мужа, и я нетерпеливо топчусь на месте, потому что мне это совершенно неинтересно. Отец замечает это, быстро заканчивает разговор, и тянет меня за собой, и, уже уходя, спрашивает через плечо: