Артем Тихомиров - Ожог

Укол страха каким-то образом достигает его сознания, Максим проводит ладонью по глазам и осматривает комнату; в руках, упирающихся в косяки, возникает дрожь. Сфокусировать плавающий взгляд сложно, и он не сразу замечает, что Дмитрий сидит в кресле и при свете ночника смотрит в черную тетрадь у себя на коленях. Его фигура неподвижна.

Максим сообразил, что приятель читает дневник, но разглядев выражение его лица, с трудом удержался от вопля.

Дмитрий сидит в расслабленной позе, немного опустив голову. Его глаза хорошо видны с того места, где стоит писатель. Живые, двигающиеся глаза на абсолютно неподвижном спящем лице. Они вращаются, чуть не вылезая из орбит, и будто кого-то разыскивают. Максим видит, слишком хорошо видит выражение в этих глазах и приказывает себе, умоляет себя не кричать, не кричать, ни в коем случае… пожалуйста, только не кричать…

Кажется, все волосы на его макушке поднимаются дыбом. Дыхание перехватывает. Движение живых глаз резкие, механические. И пустые, мысли в них не больше, чем в мраморных шариках. Максиму приходит в пьяную голову только одно: Дмитрий не имеет к этим глазам никакого отношения, его здесь вообще нет…

Максим шевелит высохшими губами. Он видит, как рука Кочнева двинулась, схватила кончик листа и перевернула его. Ничего страшнее этого шелеста в звенящей тишине Максим не слышал. В полуобморочном состоянии писатель сжимает косяки побелевшими пальцами.

Не может такого быть… мозг выдает свою резолюцию, в то время как глаза Кочнева совершают свое беспорядочное движение, высматривая то, что никогда нельзя увидеть в реальном мире.

Они видят.

Если он посмотрит на меня, я умру…

Чернота приходит на место комнаты, а потом — после щелчка и вспышки, похожей на фотоаппарат, — Максим задвигает дверь своей спальни тумбочкой.

Нет, все это не сон! Писатель навалился на тумбочку всем своим весом и прижал к двери. Тишина. Максим прислонился к дереву ухом. Челюсти так и колотятся друг об друга, зубы клацают.

Звук идет, несомненно, из большой комнаты, где сидит Кочнев. Он похож на всхлип, плач, смех и возглас удовлетворения одновременно. Максим опускает голову и смотрит на свою брюки, уже на грани потери сознания, но там нет пятна растекающейся мочи. Пока нет. Но почему же ощущение такое явственное?..

Утром, уже после того, как переоделся в ванной, Снегов заметил пятно на брюках и трусах между ног. Это же надо, не сумел вытерпеть и подпустил прямо во сне, подумал он. Видимо, пива было чересчур много, а он вырубился, позабыв заглянуть в сортир.

Максим посмотрел на себя в зеркало, держа ком вчерашней одежды в руке, и вздохнул. Предсказание сбылось — этот день обещал быть тяжким. Сейчас утро, часов около девяти, и похмелье только начинает разбег. По сути, Снегов еще не до конца протрезвел. Эта мысль наполнила его унынием. Пожалуй, не было на свете такой вещи, которую он ненавидел бы сильнее, чем похмелье.

Максим бросил одежду в корзину и закрыл крышку. Стыд и позор — прямо как мальчишка в ясельной группе. Да нет, хуже — как старый бомж-алкаш, который уже не в состоянии контролировать свою физиологию. Плохо дело, подумал писатель. Видать, старею, не могу переносить похмелье так легко, как раньше. Он вспомнил студенческие времена. Там не было ничего подобного. По четырнадцать часов подряд они с приятелями из общаги могли пить все, что попадется под руки, а наутро чувствовали себя отлично. Десять лет назад, чуть больше… — и такая разница.

А ведь Кочнев жил в гораздо более худших условиях. Максим подумал, что его бессонница — следствие алкоголизма. Во всяком случае запои сыграли в этом не последнюю роль. После выхода в трезвое пространство на человека, как правило, наваливается депрессия, а тут еще проблемы в театре, конфликты, отсутствие перспектив. При депрессии часто проявляется сонливость, бывает и наоборот. Человек настолько перевозбужден и измотан, что о сне не может быть и речи. Без помощи извне он не в состоянии вернуться в норму.

Ладно, надеюсь, я не надул в штаны у него на глазах. Максим стал разглядывать свое лицо вблизи, почти уткнувшись носом в зеркало. Могло быть и хуже. Опухлости не было, только подводил цвет — серо-розовый. Примерно такой же, как вчера у Кочнева. Максим взъерошил волосы, включил воду, отрегулировал до комнатной температуры.

Склонившись над раковиной, писатель замер. Какое-то странное воспоминание промелькнуло у него перед глазами. Максим моргнул, потряс головой и поморщился от боли, проснувшейся в висках, затылке и шее.

Прохладная вода освежила кожу. Снегов тщательно умылся, смочил волосы и зачесал их назад. Немного получше.

Вытираясь, Максим пытался вспомнить, что произошло перед его отходом ко сну. Что-то здесь странное. Проснувшись, он обнаружил, что тумбочка придвинута к двери. Машинально, не глядя, Максим убрал ее с дороги и пошел в ванную. Зачем ему понадобилось тащить ее куда-то? От кого закрываться?

Надо прекращать пить в таком количестве, Максиму не нравились эти провалы в памяти. Он не хотел думать, что не помнит того, как, возможно, вел себя свинским образом. Хорошо еще, что все произошло дома, и он не был за рулем. Интересно, знает ли Кочнев о вчерашнем?..

Максим повесил полотенце на крючок, открыл дверь и вышел. Из кухни долетал запах яичницы с колбасой. Дмитрий, не дожидаясь хозяина, решил сварганить что-нибудь на завтрак. Писатель прислушался к своему желудку и нашел, что пара кусков еды там спокойно удержится.

Еще в квартире стоял густой запах пива. Пива, стоящего в открытых банках, и перегара вперемешку с табаком.

Какой кошмар! Нет, все — дома пьянки-гулянки прекращаются, решил Максим. Ему было стыдно прежде всего перед самим собой.

Дверь на балкон была раскрыта настежь, оттуда шел прохладный утренний воздух, пока безуспешно пытающийся бороться с густым амбре. Кочнев молодец, сообразил. Максим заглянул в большую комнату, испытав легкое неприятное дежа вю. Банки стояли аккуратно возле балконной двери, пепельница вымыта, диван, кресло и все остальное в приличном состоянии, нигде нет следов от падающего с сигарет пепла. Максим вообще не помнил окончания их посиделки, но, видимо, погром они так и не учинили. И на том спасибо — не стали вспоминать на пьяную голову старые студенческие времена.

Максим поежился от прохлады, но закрывать дверь пока не стал.

— Макс, очухался?

— Ага. — Снегов остановился на пороге кухни. Здесь тоже все было нормально, как вчера. Кочнев снял с газовой плиты большую сковородку и вывалил яичницу с кусками колбасы на плоскую тарелку.

— Подкрепиться надо, — сказа Кочнев.

— А как дела?

Максим сел на табурет возле стола, внезапно размечтавшись о том, чтобы снова завалиться спать. Отключить телефон к чертовой матери, задернуть шторы, пусть все горит синим пламенем. Он будет лечиться.