Лео Перуц - Ночи под каменным мостом. Снег святого Петра

– Двое всегда стоят вместе, но друг другу – враги насмерть, – обратился он к Вотрубе, словно перестав замечать Сватека. – Кто эти двое, можете мне сказать?

– Это палка и твоя спина! Чего уж тут непонятного! – бросил ему в ответ цирюльник, не давая Вотрубе рта открыть.

– Убирайтесь прочь! – в бешенстве напустился на него Броуза. – Я с вами ничего общего не имею. Якшайтесь с подобными вам, а меня оставьте в покое!

– Ну, ну, Броуза, не злись так сразу! – примирительно засмеялся цирюльник. – Сегодня вечером тебе еще покажется приятным мое общество. Или ты не затем пришел, чтобы повидать старого Червенку?

– Я? Червенку? Какого Червенку? – удивился Броуза.

– Нашего Червенку, – отвечал цирюльник. – Разве он не известил тебя, что сегодня вечером приедет в «Серебряную щуку»? Он, видимо, немного запоздал. АН нет, вот и он!

В столовую вошли двое мужчин, и, несмотря на то, что с момента их последней встречи минуло девять лет, Броуза сразу узнал обоих. Первый, опирающийся на трость и немного сгорбленный старый господин со спадающими на лоб седыми прядями, был Червенка, второй камердинер покойного Рудольфа II. Другой же, с крючковатым носом, немного старомодно одетый, был музыкант Каспарек, много лет прослуживший у императора лютнистом. Броуза встал, чтобы поприветствовать их. Но он не забыл и о желанном кувшинчике пива.

– Так подумайте быстро, – не спеша отойти, обратился он к седельному мастеру. – Двое стоят рядом, но друг другу – враги насмерть. Кем они могут быть?

– Клянусь душой, не знаю, – заверил его Вотруба, которому больше не хотелось играть в загадки. – Здесь, в «Щуке», я таких не видал. Но спросите у хозяина – может быть, он их знает. Недаром же он танцует на цыпочках вокруг всякого люда!

– Ну вот я и с вами! – сказал старый Червенка, прихлебывая суп, который поставил перед ним хозяин. – Но, скажу вам откровенно, мне нелегко было сюда добраться. Моя дочка, у которой я живу, и ее муж Франта вовсе не хотели меня отпускать – вбили себе в голову, что со мной может что-то случиться в пути. «Оставайся, старый, где ты есть! – говорят. – Разъезжать по свету в наше время – занятие не для тебя. Не думай больше о прошлом – что было, то было! Лучше подумай о том, что ты нам нужен в саду. Прочтешь здешним хозяевам доклад о сортах капусты – или, может быть, тебе его напечатать?» Ну, дал я им поговорить вволю, назначил день для доклада, и вот я здесь. Правда, поездка от Бенешова до Праги получилась утомительная, тем более что его сиятельство граф Ностиц, к которому я почтительнейше обратился, не предоставил мне местечка в верхней части трибуны, а ведь он должен был это сделать хотя бы в память о временах, когда мы с ним ежедневно встречались наверху, в замке, – я ему: «Целую руки вашей милости», а он мне: «Доброе утро, герр Червенка». Короче говоря, место на трибуне я все же достал и своими собственными глазами увидел голову доктора Есениуса в руках палача, как то и предсказывал в свои последние часы мой всемилостивый государь Рудольф.

Тут он повернулся к хозяину, который стоял за его стулом и жадно вслушивался в каждое слово.

– Запомни: после супа подашь оломоуцский сыр, соленую редьку, ломтик поджаренного хлеба и полкувшина согретого пива!

– Это правда, что Его Величество покойный государь император, – начал хозяин, слегка задыхаясь от волнения, – предсказывал вам будущее по руке, как это делают цыгане на ярмарках?

– Ломтик хлеба, сказал я, к нему редьки, сыру и полкувшина теплого пива! Это все, а теперь иди! – одернул его бывший камердинер императора.

– Пан Червенка не узнает меня? – обиженно спросил хозяин. – Я же Вондра!

– Какой еще такой Вондра? – спросил экс-камердинер.

– Тот самый Вондра, что толок на кухне перец, – объяснил хозяин, – и крутил вертел, когда туши зажаривали целиком. Я часто видел пана Червенку, когда вы приходили к поварам проверить, точно ли по рецепту приготовлены суп и жаркое для государя императора, – он с трудом перевел дыхание. – Чаще всего это был куриный бульон.

– Ага. Значит, ты и есть тот самый Вондра, – согласился Червенка. – Хорошо, что и ты с нами. А здесь тебе тоже полагается толочь перец и крутить вертел?

Хозяин отступил на шаг и описал рукой широкую дугу, показывая, что теперь его владения велики и что он распоряжается большим и малым залами, садом, кухней, кладовой, амбарами, винными погребами и комнатами для приезжих.

– Здесь, – заявил он гордо и взволнованно, – я делаю все. В прошлом году я унаследовал «Щуку» от моего отца.

– Ну, раз ты здесь делаешь все, так принеси то, что я заказал, – отрезал Червенка, который по-прежнему видел в малостранском бюргере юного кухонного слугу. – Да поживее, а то тебе враз приделают ноги!

– Беги, беги! – послал вдогонку спешившему хозяину Броуза. – Уж я-то его знаю. Он не терпит, чтобы его заставляли ждать!

– Дара пророчества я за Его Величеством никогда не замечал, – высказался цирюльник Сватек, который тем временем прокручивал эту тему в голове, – а вот погадать да помечтать он любил. Когда же это он сказал тебе, что случится с головой доктора Есениуса? Это было до или после того, как нам троим, здесь сидящим, довелось заниматься секретными делами королевства?

Люди за соседними столами, услышав эти слова, зашептались, поворачивая головы к говорившему и обмениваясь многозначительными взглядами. Лютнист Каспарек насупился.

– Ты бы лучше держал язык за зубами, – хмуро оборвал он цирюльника. – Знаешь ведь, что я не люблю слышать такие вещи. Тем более сейчас, когда у тех, кто когда-то имел значение и власть, головы плохо держатся на плечах.

– Точно! Я так всегда и говорил, – встрял в разговор Броуза и провел ладонью вокруг шеи, словно не был уверен в том, что его голова все еще сидит на месте.

– Он сказал это, когда все уже было позади, – погружаясь в воспоминания, медленно заговорил Червенка. – Ты, Каспарек, тогда уже был в немилости. Это случилось, когда мой всемилостивый государь потерял королевство и тайное сокровище и утратил все свое величие и власть. Он лежал тогда в своей последней болезни. Силы его совсем иссякли, ибо этот доктор Есениус, о котором болтали, будто он владеет всеми тайными знаниями Парацельса, четыре дня морил императора строгой диетой.

– Стало быть, – объяснил цирюльник, – он следовал предписанию Галена, которое гласит, что при сильном жаре нельзя удовлетворять желания больного в отношении пищи и питья.

Камердинер порезал принесенную хозяином редьку на тонкие ломтики.

– Его Величество, – продолжал он, – был против такой бесчеловечной строгости. Я ничего не знаю об этом Галене и не смыслю во врачебном искусстве, но одно я знаю твердо: если бы императору раз в день давали немного мясного бульона да утром, днем и вечером по ложке хорошей малаги, то этого хватило бы, чтобы поддержать его силы.